Ичивари ощутил, как сказанное однажды в гневе - дед так и обещал - давит на плечи тяжестью неизбытой вины. Он весной много кому говорил грубые слова. Банваса высмеял - ничтожный род и жалкая возня с пажами-малышами. Полукровку, младшего из пажей, предлагал отцу изгнать из поселка и еще назвал его мать грязной, предавшей память погибшего мужа-махига. О том разговоре никто не знает... отец выслушал не перебивая, а затем наказал. И велел никогда более не затевать неумных речей. Глаза у вождя в тот вечер казались особенно темными и утомленными... а на следующий день он впервые с осени спросил у матери, не передавал ли вестей Магур. Надо полагать, заметил, как сильно изменился сын, как его душа корчится и сохнет, пожираемая силой знака огня. Теперь все в прошлом, душа расправилась и впитала полноту ночи в долине ив. И страшно стало вспоминать свои слова и дела - такие чужие, мерзкие, мертвые - принадлежащие настоящему пню горелому, не зря его так назвала Шеула.

Листки Ичивари убрал в сумку недрогнувшей рукой. Прошлое создает боль и строит стену отчуждения между ним и многими людьми. Значит, надо эту стену ломать. Не жалеть себя и не прятаться. У него хорошая память, он молод и он знает, что говорил и кому именно. И как сильно этим обижал. Лицо гратио Джанори, названного в полный голос бездушным и обернувшегося на хлесткий крик, тоже помнит. Потому что и тогда было - больно. Пожилой однорукий бледный был слаб и оскорблять его - значило ронять свою честь в грязь, а он ронял и еще топтался сверху...

'Тебе очень плохо, Ичи?' - спросил гратио, обернувшись, и на лице его появилось немыслимое для того момента выражение сочувствия. - 'Сходи к деду, обязательно', - это Джанори добавил уже вслед сыну вождя, резко развернувшемуся и молча шагающему, а потом и бегущему прочь во весь дух...

Выбравшись на улицу, Ичивари припустился к дому гратио молча и почти так же быстро, как тогда - убегал от себя и от этого дома. Бранд-пажи вздыхали за спиной: двое слышали, как он обозвал бледного и им казалось - понимали, что теперь происходит. Трудно идти к неуважаемому никчемному человеку ради большого дела, вот как они полагали. И от их сочувствия Ичивари делалось еще горше.

Домик гратио, покосившийся и убогий, жался к боку холма у самой опушки леса. Огня в единственном оконце не видно: гратио редко разводит очаг, это всем известно. Хотя, пожалуй, мало кто из махигов интересовался тем, не мерз ли бледный зимой и кто помогал ему заготовить дрова. Джанори сидел на пороге своего дома, глядел в небо, огороженное частоколом черного леса. И, кажется, не интересовался приближением незваных гостей.

- Я устал носить вину, она тяжела, - громко начал Ичивари еще от ограды соседнего дома. - Джанори, накажи меня и тем сними её, я тебя... Ох, как там положено у бледных? Я вас жестоко и незаслуженно обидел.

- Только что? - гратио отвернулся от леса и улыбнулся, указав рукой на луг и тем пригласив гостей рассаживаться по своему усмотрению. - Полагаю, именно так... Ты не передал мне ни единого слова привета от Магура. А ведь ты видел деда, и ты знаешь, как я уважаю его.

- Накажите дважды, - упрямо и почти зло предложил Ичивари, не думая садиться. - За тот раз и за этот. Только дед никому ничего не передавал... он был очень занят. Он нашел то, что... как бы сказать-то? Что уже и не искал, вот так, пожалуй! Ушел утром без единого слова и не оглянувшись.

- Значит, ему есть, за кем приглядеть помимо тебя, - осторожно предположил гратио. - Добрая весть. Садись, ты же знаешь, что я не накажу тебя. Вера в Дарующего учит нас прощать. Вера в зеленый мир требует того же, но иными словами. Если выполот сорняк из души брата твоего, дай место росту дерева и не уродуй лес костром мести...

- Этого я еще не слышал, - удивился Ичивари, ощущая легкость и радость, словно и правда - выполол сорняк из души. - Так написано в книге взвешивания душ бледных?

Джанори рассмеялся, покачал головой и глянул на гостя с новым интересом. Ичивари в свою очередь с болью отметил: за зиму гратио здорово осунулся, ему трудно пришлось в поселке без Магура...

- Весной ты говорил много разного, твоя душа искала помощи и изливала свое отчаяние в крике, - сказал гратио. - Но кое-что ты сказал стоящее, ты меня порадовал. Назвал меня на 'ты', намереваясь быть невежливым и все же... все же ошибкой выстраивая нужную тропу понимания. Не сходи с неё теперь. Ты знаешь, я сам придумал звать себя гратио, я почти не помню первой войны, в которой сгорели все наши книги, а с ними и неискаженная вера в Дарующего. Я толком и сам не ведаю, что теперь истина, а что ересь... Только я не сомневаюсь: людям надо верить, чтобы их души не погибли в пожаре злобы.

- Так твой Дарующий, - почти нехотя нарушил молчание Банвас, - он что, уже не бог людей моря? Ха... Ты хочешь нас запутать и протянуть время. Только - зачем?

- Мой бог и имя-то свое не всегда признает своим, - огорчился Джанори. - Я неопытный гратио и вера моя слаба... Однако же ты прав, сегодня не о ней следует говорить. Чем я могу помочь, Ичи?

Ичивари уселся поудобнее и передал гратио листки с записями, прекрасно сознавая странность своих действий - вон как пажи глаза округлили, заодно онемев от изумления! Читал однорукий столь быстро, что глаза бранд-команды еще чуток увеличились в размерах. Разве можно понять написанное, тратя на это единый миг? Гратио вернул последний лист прежде, чем Банвас выдохнул свое изумление, смешанное с завистью даже, пожалуй - 'о-ох ты-ы'...

- Кому-то не нравятся махиги, знающие грамоту и помнящие прошлое, - насторожился Джанори. - Знаешь, Ичи, я обычно не делаю опрометчивых и быстрых выводов. И все же... Мне видится очень дурное в этой истории. Некто стремился либо скрыть содержащееся в записях и опасное для себя, либо заполучить полезное и недоступное. Может статься, то и другое происходило сразу. Одно понятно: этот некто был вынужден торопиться и действовал вопреки своему исходному хитрому плану. Что-то его вынудило спешить, так еще точнее... Огниво брошено глупо и неуместно, вы сразу отметили это - не придумав ничего толкового, злодей оставил для махигов готовое имя того, кто должен оказаться виновным во всем. Скорее всего, перо, похожее на украшение из волос Ичивари, подбросили в дом Маттио после пожара, еще более спешно. Что еще? Огонь зажжен так, чтобы дать злодею время уйти далеко и даже, может быть, попасться на глаза кому-то, а то и в числе первых прибежать на пожар... Их - злодеев - было по крайней мере двое, вы и в этом правы. Один оставался внизу и бросил камень в окно, едва услышал шумно спешащих к библиотеке бранд-пажей. Планы оказались повторно нарушены, поджигатель покинул комнаты, как трус. Он просто швырнул огниво в сторону у двери, утратив всякую выдержку. Видимо то, что он сжигал и то, что уносил с собой, изобличало врагов нашего зеленого мира в тяжких и непростительных деяниях...

Банвас повторно выдохнул свое 'оо-х', на сей раз восторженное. Притаившаяся в прищуре настороженность к однорукому бледному иноверцу отступила, оттесненная уважением к его умению видеть скрытое.

- Мы и половины приписанного нам ума не вычерпали из колодца мудрости, - признал этот плечистый сторонник честности. - Их было двое? И Томас...