завышенному большинству, другим - что они находятся в заниженном меньшинстве, а всем остальным сказали, что их оценки настолько уникальны, что исследователи "не могут отнести вас ни к завышенным, ни к заниженным оценкам". У переоценивающих самооценка снова снизилась, а у недооценивающих - повысилась, но самооценка людей, которым сказали, что они слишком уникальны для классификации, тоже упала. Мы чувствуем себя лучше всего, когда мы "в самый раз", часть группы, которая достаточно специализирована, чтобы выделить нас из общей массы, но все же поддается определению.

Мы с моим коллегой Дэниелом Эймсом изучили, какой уровень уникальности люди считают оптимальным, когда сталкиваются с более конкретным, повседневным выбором. Мы провели исследование, в котором одним участникам дали список из 40 детских имен, а другим показали 30 галстуков, пар обуви или солнцезащитных очков. Эти предметы были подобраны таким образом, что каждый участник видел некоторые из них, которые считались обычными, некоторые - умеренно уникальными, а другие - очень уникальными (как предварительно определили эксперты). В первом списке, например, были имена Майкл или Кейт, Эйден или Эддисон и далее самые уникальные варианты, такие как Мэддукс или Нехемия. А галстуки начинались со стандартного красного или темно-синего цвета, приобретали более уникальные характеристики с узорами вроде полосок или пейсли, а затем становились по-настоящему дикими с неоново-оранжевым леопардовым принтом и блестящими панелями, напоминающими диско-шары.

После просмотра списков имен или предметов участников просили оценить, насколько уникальным, по их мнению, является каждый предмет, насколько он им нравится и насколько, по их мнению, он понравится другим. В соответствии с ранее упомянутыми исследованиями, все они считали себя более уникальными, чем другие, и проявляли большую терпимость к уникальному. На самом деле их ответы были удивительно похожи. Во всех четырех категориях люди положительнее оценивали несколько уникальных предметов, но когда речь заходила о чрезвычайно уникальных, они реагировали на них негативно. Оказалось, что при всех положительных ассоциациях, которые западная культура потребления связывает с "уникальностью", у людей есть четкие личные ограничения на количество уникальности, которая делает предмет привлекательным. "Я думаю, что дать ребенку имя с другим звучанием - это нормально, если оно легко произносится и может легко превратиться в прозвище... но некоторые из них просто причудливы", - объяснил один из участников . Искушенный в моде участник, увидевший список галстуков, сказал: "Когда вы надеваете костюм, галстук - это единственная деталь, которая может продемонстрировать ваш вкус и индивидуальность, но в некоторых из них, на мой взгляд, слишком много индивидуальности и недостаточно вкуса. Не стоит делать галстук слишком авангардным".

Мы можем ценить и стремиться к определенному уровню уникальности, но мы считаем, что также важно, чтобы наш выбор был понятен. В конце концов, грань между неповторимым вкусом к шейным платкам и модным faux pas очень тонкая, и дело в том, что большинство из нас предпочитает играть в безопасную игру, а не бросать вызов представлениям людей о том, что такое приемлемый галстук. Мы хотим выделиться из большинства, но, как правило, не таким образом, чтобы стать частью вопиющего и одинокого меньшинства. Иногда мы можем не выбрать галстук, который нам действительно хотелось бы надеть, опасаясь, что это поставит

нас в положение по отношению к другим.

 

"Когда вы лжете о себе, вы хотите казаться ближе или дальше от середины кривой колокола?"

Мы все пытаемся найти то место на кривой, где нам наиболее комфортно. И если для этого нам приходится извращать правду, то так тому и быть. Как заметил 400 лет назад Джон Донн: "Ни один человек не является островом, сам по себе; каждый человек - это кусочек континента, часть главного". Нам нужно занять достойное место на ландшафте человеческого общества, то есть понять, где мы хотим стоять по отношению к окружающим нас людям, к какой группе принадлежать. К каким группам мы хотим принадлежать и насколько большими они должны быть? Возможно, нам придется немного попутешествовать, чтобы добраться до места, которое нас устроит, но, как говорится, путешествие - это отличный способ найти себя.

IV. ПРАВИЛЬНАЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ

Дайанна родилась в богатой консервативной семье в 1916 году и росла в относительном комфорте, вдали от исторических потрясений своего времени. Ее отец был корпоративным юристом, а мать - дочерью известного банкира, поэтому, хотя Диана достигла совершеннолетия в разгар Великой депрессии, ее семья имела финансовую поддержку, необходимую для того, чтобы дать ей хорошее образование. Родители выбрали для нее недавно основанный и хорошо зарекомендовавший себя Беннингтонский колледж, женский колледж, расположенный в сельской местности штата Вермонт. Они рассматривали это образование как способ улучшить ее воспитание и помочь ей реализовать свое предназначение респектабельной и воспитанной молодой женщины, знающей классику, способной говорить о ней с изящной легкостью и вести себя так, как подобает ее происхождению. Но когда в 1934 году Дайанна поступила в университет на первый курс, она не могла бы найти формальное образование - как социальное, так и академическое - более отличающееся от того, чему ее учили в детстве.

Колледж Беннингтон был основан на экспериментальной философии образования, которая в значительной степени подчеркивала идеи Эмерсона о самодостаточности. Сообщество колледжа было задумано как самодостаточное и сплоченное. Преподаватели были молодыми (на момент основания колледжа в 1932 году среди них не было ни одного преподавателя старше 50 лет), придерживались либеральных взглядов, а их отношения со студентами были скорее конгениальными и неформальными, чем иерархическими. Открытый диалог поощрялся, а постоянная двусторонняя обратная связь между студентами и профессорами поддерживалась посредством консультаций. Студенты даже участвовали в управлении сообществом колледжа, как его называли, участвуя в студенческо-факультетских комитетах, в которых решающим было большинство голосов, даже если преподаватели были в меньшинстве. В рамках этой новой формы обучения, столь отличной от более традиционно структурированных школ, таких как Вассар, наиболее почитаемые студенческие лидеры часто описывались как образцы либеральной политической философии.

Хотя поначалу эта обстановка приводила ее в замешательство, Диана почувствовала захватывающую свободу от ограничений, наложенных ее воспитанием. Она начала подвергать сомнению многие из своих представлений о мире и обрела новый круг друзей, которые делали то же самое. Ее младший курс был годом выборов, и в студенческом городке постоянно шли бурные дискуссии о Новом курсе и других политических вопросах того времени. Студенты, как правило, склонялись в пользу Рузвельта, кандидата от демократов, и Диану постепенно убедили страстные аргументы в пользу более либеральной социальной политики. Разумеется, ее родители не были обескуражены, когда она заговорила об этих идеях за семейным обеденным столом. Отец, который