Лучше было бы, если бы он сломался, как и все прочиеигрушки, которые мне дарили и о которых я уже не помню... Ведь детская страстьк разрушению – это способ познания мира. Но он уцелел и теперь всегданапоминает мне детство, которого, как выясняется, у меня не было... Слишкомдорогая это была игрушка... Но отцу не хотелось возиться. А может быть, каждыйраз, когда он включал ее, он боялся показать, как он меня любит.

Мария устремила пристальный взгляд на огонь в камине. Что-топроизошло... Нет, это не действие вина, не разнеживающее тепло. Они обменялисьподарками – вот в чем было дело.

Ральф тоже повернулся лицом к огню. Оба молчали, слушая, какпотрескивают дрова. Пили вино, и возникало чувство, что ни о чем не надоговорить, ничего не надо делать – можно просто сидеть бок о бок и смотреть водном направлении.

– В моей жизни тоже есть такие неприкосновенныевагончики, – наконец произнесла Мария. – Вот, например, –сердце... Мне тоже удавалось пустить его в ход, лишь когда окружающий мирраскладывал для него рельсы... А он не всегда выбирал для этого подходящуюминуту.

– Но ты любила...

– Да, любила. Сильно любила. Так сильно, что, когдалюбовь попросила сделать ей подарок, я испугалась и убежала.

– Не понимаю.

– И не надо. Я учу тебя, ибо открыла то, чего ты незнаешь. Это – подарок. Когда отдаешь что-то свое. Отдаешь что-то важное, что-тоценное еще до того, как тебя попросили. Ты теперь обладаешь моим сокровищем –ручкой, которой я заносила на бумагу свои сны. А я – твоим: у меня есть твойвагончик, частица детства, не прожитого тобой. Теперь я буду носить с собойчастицу твоего прошлого, а ты – частицу моего настоящего. Вот и славно.

Она проговорила все это совершенно спокойно, ни на секундуне удивившись тому, что говорит и делает, словно это были наилучшие иединственно возможные слова и поступки. Потом гибким и плавным движениемподнялась, повесила жакет на «плечики», поцеловала Ральфа в щеку. Он нешевельнулся, по-прежнему глядя, как зачарованный, на языки пламени и, бытьможет, вспоминая отца.

– Никогда не понимал, зачем я храню этот вагончик... Атеперь вдруг стало ясно – чтобы отдать его тебе, вот так, вечером, при огнекамина... Теперь этот дом станет легче.

И добавил, что завтра же отдаст все остальное – рельсы,паровоз, семафоры – в какой-нибудь детский приют.

– Смотри, может быть, теперь таких игрушек уже невыпускают, и эта дорога стоит кучу денег, – предупредила Мария и сейчас жеприкусила язык: речь ведь не об этом, а о том, чтобы освободиться от того, чтотак дорого нашему сердцу.

Чтобы не сказать лишнего, она еще раз поцеловала Ральфа инаправилась к дверям. Он все так же неотрывно смотрел на огонь, и тогда онаделикатно попросила открыть.

Ральф поднялся, и она объяснила, что, хоть ей и приятно, какон смотрит на огонь, у них в Бразилии есть такая странная примета: когдауходишь из дома, где побывал в первый раз, дверь нельзя открывать самому, аиначе никогда больше сюда не вернешься. – А я хочу вернуться.

– Хоть мы и не раздевались, и я не обладал тобой, идаже не прикоснулся к тебе, мы любили друг друга.

Мария рассмеялась. Он предложил отвезти ее домой. Онаотказалась.

– Завтра в «Копакабане» я увижу тебя.

– Нет, не приходи. Выжди неделю. Я твердо усвоила:ждать – это самое трудное. Я тоже хочу освоиться и привыкнуть к тому, что ты –со мной, даже если тебя нет рядом.

И снова – в который уж раз за то время, что она провела вЖеневе, – Мария оказалась в сырой тьме. Но раньше эти прогулки неизменнонаводили либо на грустные мысли об одиночестве, о родном языке, не звучавшемвокруг нее уже столько месяцев, о том, как хочется вернуться в Бразилию, либозаставляли ее прикидывать, сколько она заработала и сколько еще заработает.

Но сегодня она шагала на встречу с самой собой, с тойженщиной, которая сорок минут провела у пылающего камина рядом с мужчиной, сженщиной, исполненной света, мудрости, опыта, очарования. Как давно она невидела ее лица – кажется, в последний раз это было, когда она гуляла по берегуозера, раздумывая, не посвятить ли себя этой чужой для нее жизни, и, помнится,она улыбалась очень грустно. Во второй раз ее лицо Мария увидела на холсте. Ивот теперь снова ощутила ее волшебное присутствие. Лишь убедившись, что егобольше нет, что она осталась, как всегда, одна, Мария взяла такси.

Лучше не думать о случившемся только что, чтобы неиспортить, чтобы не дать тоске заметить все те светлые мгновения, прожитые ею вэтот вечер. Если та вторая Мария и вправду существует, она вернется –когда-нибудь, когда надо будет.

Запись в дневнике Марии, сделанная в тот вечер, когда онаполучила в подарок игрушечный вагончик:

Самое глубокое, самое искреннее желание – это желание бытькому-нибудь близким. Дальше уже – реакции: мужчина и женщина вступают в игру,но то, что предшествует этому, – взаимное притяжение, – объяснитьневозможно. Это – желание в своем самом чистом виде.

И пока оно еще пребывает таким, мужчина и женщина влюблены вжизнь и проживают каждое мгновение осознанно и восторженно, не переставаяподжидать нужную минуту, когда можно будет отпраздновать новое благословение.

Они не спешат, не торопятся, не подгоняют ход событийнеосознанными поступками. Ибо знают: неизбежное проявится, истинное обязательнонайдет способ и путь обнаружиться. Когда придет время, они не станут колебатьсяи не упустят его – этот волшебный миг, ибо уже научились сознавать важностькаждой секунды.

Прошло еще несколько дней, и Мария почувствовала, что, какни старалась, все-таки снова угодила в капкан, но это ее не печалило и нетревожило. Даже наоборот – теперь, когда терять было нечего, она обреласвободу.

Она с полной отчетливостью сознавала, что, как быромантически ни складывались ее отношения с Ральфом Хартом, в один прекрасныйдень он сообразит: она – всего лишь проститутка, а он – известный художник. Онаживет в далекой стране, где года не проходит без какого-нибудь потрясения, он –в земном раю, где жизнь человеческая от колыбели до могилы упорядочена изащищена. Он учился в лучших академиях и посещал лучшие музеи в мире, а онаеле-еле дотянула до аттестата зрелости. Так что, как ни хорош сон, апросыпаться рано или поздно придется, а Мария прожила на белом светедостаточно, чтобы понимать: действительность плохо вяжется с мечтами. Но теперьдля нее вся отрада и заключалась в том, чтобы сказать этой самойдействительности: «Я не нуждаюсь в тебе, мое счастье не зависит от того, чтопроисходит вокруг».

«Боже, до чего же я романтична».