я, он предлагал свою кандидатуру на зачисление в полицию, но получил отказ. Или очень хотел это сделать, однако сообразил, что отпечатки пальцев могут проверить. А поскольку в распоряжении сотрудников могут оказаться оставленные им на месте преступления отпечатки, о которых не сообщалось публично, это чревато провалом.

Аналогичное смешение тайной любви и ненависти к полиции терзало и Дэвида Сына Сэма Берковица. Расстреляв десятерых, из которых пятеро умерли, 17 апреля 1977 года он всадил четыре пули 44-го калибра в пару подростков, целовавшихся в машине на парковке в Бронксе. Это убийство стало для него последним. Но в отличие от предыдущих, на сей раз он оставил записку, впервые не удержавшись и рассказав всему миру о том, что он собой представляет. Текст был адресован капитану полиции Джозефу Борелли, который вел следствие по всем убийствам Берковица.

В этой записке, ставшей одним из наиболее одиозных примеров работы одержимого убийством больного сознания, он написал: «Меня глубоко обидело, что вы назвали меня женоненавистником. Я не из них. Но я монстр. Я — Сын Сэма… Когда папаша Сэм напивается, он становится злым. Он бьет родных. Иногда привязывает меня на заднем дворе дома. А иногда запирает в гараже. Сэм обожает пить кровь. „Иди и убивай“, — командует папа Сэм».

Примерно такой же бред с намеками на живущие внутри темные неодолимые силы отправлял и ВТК. Чем больше я думал об этом, тем яснее сознавал: отчасти ключом к воздействию на его поведение является более четкое понимание, кому он на самом деле адресует издевки в посланиях. Какому-то конкретному, известному только ему полицейскому? Или в его больном сознании полиция представляет собой некую неясную расплывчатую массу безымянных людей в синей форме? Если верно последнее, подумал я, почему бы не выдать один образ, которым он мог бы заинтересоваться? Ведь если начать контролировать его мысленное представление о полиции, мы получим шанс контролировать и его самого.

Именно здесь на сцену выходит наш, так сказать, супер-коп. Он станет лицом, которое ВТК будет каждый раз представлять себе при мысли о полиции. В каком-то смысле он станет подельником Душителя, верным помощником, следующим за ним по пятам. Конечно, главное — найти человека, которому ВТК сможет и посочувствовать, и спокойно приоткрыть душу. Этот профессионал сможет начать эксплуатировать и раздутое представление ВТК о своем величии и могуществе, и его умственные способности, прикрывающие глубоко укоренившиеся чувства неполноценности и ненависти к себе. А это значит, что суперкопом не сможет стать кто угодно. Для этого недостаточно быть одним из детективов, работающих по делу, или высокопоставленным сотрудником полицейского управления. В первую очередь от человека потребуется умение вживаться в образ, который мы создадим. От этого зависит все.

Наш суперкоп будет изрекать что-то вроде: «Я раскрою это дело ценой всей своей карьеры или даже жизни. Я буду заглядывать в каждый угол, каждый темный закоулок и каждую трещину в тротуаре, пока не найду виновного в убийствах — именно это я вам обещаю».

Несколько дней спустя я сидел в конференц-зале на первом этаже здания отдела криминалистики ФБР, неподалеку от офиса нашего отдела. За массивным прямоугольным столом вместе со мной восседали два других сотрудника и двое детективов из Уичито, приехавших в Куантико попросить о помощи. В глубине помещения расположилась группка любопытствующих, собравшихся понаблюдать за тем, что будет происходить в ближайшие пару часов.

Мы собирались поделиться соображениями относительно типа личности виновного в семи нераскрытых убийствах человека, розыскных возможностей и способов расколоть подозреваемого после поимки.

Сработает ли? Поможет ли моя идея схватить такого неуловимого убийцу, как ВТК? Похоже, попробовать стоило.

Слева от меня сидел Рой Хэйзелвуд — тощий как жердь 47-летний инструктор ФБР с неизменной сигаретой в зубах, который по праву считался одним из лучших экспертов по межличностному насилию. Отставной армейский майор познакомился с азами сыска во время службы в военной полиции, а теперь вырос в блестящего ученого и поистине выдающегося следователя. Рядом с ним Рон Уокер — аккуратный и подтянутый 35-летний мужчина, в прошлом оперативник регионального офиса ФБР в штате Колорадо. Этого бывшего пилота ВВС перевели в наш отдел вскоре после того, как я свалился с вирусным энцефалитом. Уокер был сообразителен, в высшей степени собран и на тот момент осваивал под моим руководством новые для себя навыки профайлера. Учился на удивление быстро.

Во многом наша сегодняшняя цель напоминала ту, с которой музыканты собираются на джем-сессию. Вот только вместо звуков мы перебрасывались идеями, возникшими на основе зацепок, оставленных ВТК на местах убийств и в посланиях. Иногда развивали направление, предложенное кем-то еще. Иногда кто-то выдвигал совершенно новое и оригинальное предположение и смотрел, как отреагируют остальные. В основном наши прикидки были вполне обоснованными, но некоторые таковыми не выглядели. Мы не всегда соглашались, однако прекрасно понимали, что это неотъемлемая часть рабочего процесса, участок пути, который необходимо пройти.

Цель упражнения состояла в том, чтобы идти вперед, пока окончательно не иссякнем. Задача двух детективов из Уичито состояла в фиксировании заметок — они поспешно записывали все, что казалось им полезным. А то, насколько вообще применимо что-либо из придуманного нами за этим столом, целиком и полностью в ведении опергруппы на месте. Мой отдел был слишком загружен, чтобы позволить себе роскошь отслеживать практику применения наших идей в конкретных расследованиях.

Я решил открыть обсуждение с краткого пересказа канвы дела, рассчитывая освежить его в памяти присутствующих.

— Вот что у меня есть на этого парня, — заговорил я, снимая пиджак и вешая его на спинку стула. — Когда он начал все это в 1974 году, ему было хорошо за двадцать или под тридцать. Это произошло десять лет назад, соответственно, сейчас ему хорошо за тридцать или под сорок.

— А как вы пришли к этим цифрам? — спросил Уокер.

— Я начал с двадцати пяти, поскольку наши исследования показывают, что это медианный возраст, в котором большинство подобных типов начинает убивать, — ответил я. — И добавил к этому пару лет из-за явной криминальной изощренности, продемонстрированной в убийстве Отеро, и его очевидных познаний в полицейской работе и криминологии.

Уокер кивнул. Я повернулся к двум детективам на другом краю стола.

— Если еще не проверили, проверьте-ка, парни, была ли на правах Нэнси Фокс ее фотография. Если да, логично предположить, что он забрал их в виде трофея, который помогает оживлять в памяти это убийство. А если нет, он, наверное, увел их, чтобы иметь достаточную фактуру для разговора с дежурной частью полиции.

Я сделал секундную паузу, чтобы собраться с