– Бывает, кое-что и придет в голову, – уклончиво ответил он.

– Да, я слышала, что порой вам приходят в голову разныемысли. Вероятно, нестандартные?

– Иногда мне давали понять, что я паршивая овца, –рассмеялся Стэффорд Най.

Старуха Шарлотта хихикнула:

– Вы иногда не прочь высказаться начистоту, правда?

– Что толку притворяться? Скрывай не скрывай, все равно раноили поздно становится все кому-то известно.

Она взглянула ему в глаза:

– Чего вы хотите от жизни, молодой человек?

Он пожал плечами. Опять нужно отвечать наобум и неошибиться.

– Ничего, – ответил он.

– Ну-ну, неужели вы думаете, что я этому поверю?

– Можете спокойно поверить. Я не честолюбив. Разве я кажусьчестолюбивым?

– Признаюсь, нет.

– Я только хочу жить весело, с комфортом, чтобы есть, в мерувыпивать и иметь друзей, общество которых доставляло бы мне удовольствие.

Старуха подалась всей своей массой вперед, несколько разморгнула и заговорила, и голос ее теперь звучал совсем иначе, с каким-топрисвистом:

– Вы умеете ненавидеть? Способны ли вы на ненависть?

– Ненавидеть – пустая трата времени.

– Так-так. На вашем лице нет недовольных морщин, это правда.И все-таки я думаю, что вы готовы ступить на некую стезю, которая приведет васв некое место, и вы пойдете вперед улыбаясь, будто бы вас ничто не волнует, ивсе же в конце концов, если у вас будут правильные советчики и правильныепомощники, вы, может быть, получите то, чего хотите, если, конечно, вы способныхотеть.

– А кто не способен? – Сэр Стэффорд слегка покачал головой.– Вы видите слишком много. Даже чересчур много.

Лакеи распахнули дверь:

– Обед подан.

В том, что за этим последовало, было что-то поистинекоролевское. В дальнем конце помещения распахнулись высокие двери, ведущие взалитый ярким светом зал для торжественных приемов, с расписным потолком итремя огромными люстрами. К графине с обеих сторон подошли две пожилые дамы ввечерних платьях, седые волосы тщательно уложены в высокие прически, на каждой– брошь с бриллиантом, и все же Стэффорду Наю они чем-то напоминали тюремныхнадзирательниц. Они, подумал он, не столько охранницы, сколько первоклассныесиделки, отвечающие за здоровье, туалет и прочие интимные подробностисуществования графини Шарлотты. Почтительно поклонившись, они подхватилисидящую женщину под руки, и с легкостью, объясняющейся их долгим опытом и еесобственным усилием, которое, несомненно, было максимальным, она величавоподнялась на ноги.

– Мы идем обедать.

Поддерживаемая двумя помощницами, она пошла впереди. Стояона была еще больше похожа на глыбу трясущегося желе и все же имелавнушительный вид. Ее даже в мыслях нельзя было назвать просто жирной старухой:она была важной персоной, знала, что она – важная персона, и всячески этодемонстрировала. Они с Ренатой последовали за тремя женщинами.

Входя в столовую, он подумал, что это скорее банкетный зал.Там выстроилась охрана – рослые, светловолосые парни в униформе. Когда вошлаШарлотта, раздался лязг: разом вытащив из ножен мечи, они подняли их искрестили, образовав коридор; помощницы отпустили Шарлотту, и она, с трудомсохраняя равновесие, двинулась одна по этому коридору к стоявшему во главедлинного стола широкому резному креслу, украшенному золотом и обитому золотойпарчой. Похоже на свадебную процессию, подумал Стэффорд Най, свадьбу военногоморяка или офицера. Да, в точности как офицерская свадьба, правда без жениха.

Все охранники были прекрасно сложены, и каждому из них, какпоказалось Стэффорду Наю, было не больше тридцати. Красивые лица, пышущиездоровьем, никто не улыбался, все были абсолютно серьезны, были – он попыталсяподобрать слово – да, они были искренне преданны. Нет, это даже не военнаяпроцессия, скорее религиозная. Появились приближенные, старомодные, словно изпрошлой, довоенной жизни этого замка. Зрелище напоминало сцену из грандиознойисторической пьесы. И над всем этим царила, восседая во главе стола в своемкресле, или на троне, как его ни назови, не королева и не императрица, а простостаруха, примечательная главным образом своей невиданной тучностью и крайнимбезобразием. Кто она? Что она здесь делает и почему?

Зачем весь этот маскарад, зачем эти бравые гвардейцы? Кстолу стали подходить гости. Они кланялись чудовищу на троне и рассаживались поместам. На всех были обычные туалеты. Никого не представляли.

Стэффорд Най по давней привычке оценивать людей попыталсядогадаться, кто есть кто, и разглядел множество разных типов: там определеннобыло несколько юристов, вероятно, бухгалтеры или финансисты, один-два армейскихофицера в штатском. Все они, очевидно, были домочадцами, но, по старинномувыражению, «сидели на нижнем конце стола».

Подали еду: огромную голову кабана в заливном, оленину,освежающее лимонное мороженое, великолепный громадный торт с невероятнымколичеством крема.

Огромная женщина ела жадно, с наслаждением поглощая всеподряд. Вдруг снаружи раздался рев мощного мотора первоклассной спортивноймашины, которая белым силуэтом промелькнула в окне. Караул в зале громковоскликнул: «Хайль! Хайль! Хайль Франц!»

Все встали, и только старуха осталась неподвижно сидеть насвоем возвышении, высоко подняв голову. Новое волнение пронизало зал.

Другие гости, или домочадцы, кто бы они ни были, исчезлиподобно тому, как ящерицы исчезают в трещинах стен. Золотоволосые парниобразовали новую фигуру, выхватили мечи и салютовали своей покровительнице, онакивнула; мечи вернулись в ножны, караул развернулся и строевым шагом удалился.Она проследила за ними взглядом, посмотрела на Ренату, затем на Стэффорда Ная.

– Что вы о них думаете? Мои мальчики, мои юные солдаты, моидети. Да, мои дети. Найдется ли у вас слово, которое бы к ним подошло?

– Думаю, да. Они великолепны, – ответил он, обращаясь к нейкак к королеве. – Они великолепны, мадам.

– Ах! – Она кивнула и улыбнулась, при этом ее лицосморщилось, и она стала точь-в-точь похожа на крокодила.

Ужасная женщина, страшная, невероятная, невыносимая. Неужелиэто все происходит наяву? Быть не может. Наверное, он опять в театре и смотритпьесу.

Дверь вновь с грохотом распахнулась, и отряд юныхжелтоволосых суперменов промаршировал в зал. На этот раз они не размахивалимечами, а пели, и пение их было необычайно прекрасным.