В течение следующего часа весь вышколенный персонал дворца,не веря своим ушам, выслушивал и пересказывал друг другу драматическую сцену,имевшую место в приемной. А в следующие полчаса история о том, как в ответ наужасающе дерзостный вызов, брошенный прямо в лицо хозяину, его милость вместообычного проявления леденящего высокомерия отреагировал как нормальный добрыйчеловек, распространилась по всему поместью, дойдя до конюшен и домиков егерей.

А наверху, в спальне, Виктория дрожащими от волнения и отчаянияруками вынимала заколки из своих золотых волос и снимала роскошное платьеперсикового цвета. Все еще сдерживая слезы, она повесила платье в гардероб,набросила ночную сорочку и забралась в постель. Тоска по родному дому терзалаее душу. Ей хотелось покинуть Англию, уехать так далеко, чтобы целый океанотделял ее от людей, подобных Джейсону Филдингу и леди Кирби. Вероятнее всего,ее мать уехала из Англии по той же причине. Ее мать… Ее прекрасная ласковаямама… Виктория подавила подступившие к горлу рыдания. Эта леди Кирби незаслуживала даже того, чтобы притронуться к подолу юбки Кэтрин Ситон!

Воспоминания о прежней счастливой жизни вереницей проходилив памяти девушки. Она вспомнила день, когда собрала букет полевых цветов длямамы, запачкав при этом свое платье. Смотри, мама, разве они не прелестны? Гдееще можно увидеть такое чудо? Я собрала их для тебя.., но запачкала платье.

Они очень хороши, согласилась мама, сжав ее в объятиях и необращая никакого внимания на испорченный наряд. Но самое прелестное чудо,которое только можно увидеть, – это ты.

Она вспомнила себя, когда ей было семь лет и у нее былалихорадка, от которой она чуть не умерла.

Все ночи напролет мама сидела возле ее постели, протирая ейгубкой лицо и руки, пока Виктория металась в бреду. На пятую ночь онапроснулась в объятиях матери с лицом, мокрым от слез, градом катившихся помаминым щекам. Кэтрин укачивала ее, плача и шепча одну и ту же умоляющую фразу:«Пожалуйста, не дай умереть моей крошке. Она такая маленькая и боится темноты.Пожалуйста, Боже…"

В своей роскошной шелковой постели в Уэйкфилде Викторияуткнулась лицом в подушку. Ее тело сотрясали конвульсии.

– О мама! – рыдала она навзрыд. – О мама, мне так тебя нехватает…

Джейсон выждал, стоя у дверей ее спальни, и поднял руку,чтобы постучать, но замешкался, услышав ее громкие рыдания, и глубокая складкапролегла у него на лбу. «Пожалуй, ей станет легче, если она выплачется, –подумал он. – Но с другой стороны, если истерика затянется, то она наверняказаболеет». После минутного колебания он пошел к себе, налил в бокал бренди ивернулся к ее комнате.

Джейсон постучал и, не получив ответа, открыл дверь и вошел.Он встал подле ее постели и смотрел, как ее плечи сотрясались в конвульсияхнеизбывной тоски. Он и прежде не раз видел плачущих женщин, но их слезы всегдабыли показными, предназначенными сломить волю единственного зрителя-мужчины.Виктория же там, на лестнице, подобно воительнице метала в него словесныемолнии, а затем удалилась в спальню, чтобы выплакать свое горе подальше отчужих глаз.

Джейсон положил ей руку на плечо.

– Виктория…

Виктория тут же повернулась на спину и привстала. Ее глазабыли подобны влажному темно-синему бархату, а густые мокрые ресницы искрилисьот слез.

– Убирайтесь отсюда! – хриплым шепотом потребовала она. –Сию же минуту!

Джейсон посмотрел на рассерженную синеглазую красавицу: еещеки пылали от гнева, золотисто-каштановые волосы беспорядочно рассыпались поплечам. От девушки в аккуратной ночной сорочке с глухим воротом исходилоневинное обаяние целиком поглощенного своим горем ребенка, но ее гордыйподбородок и огонь, горевший в глазах, предупреждали, чтобы он не переходилграницы дозволенного.

Он вспомнил ее вызывающую дерзость в библиотеке, когда онанарочно прочитала ту записку вслух, а затем даже не потрудилась скрыть своегоудовлетворения тем, что привела его в негодование. Единственной женщиной,осмеливавшейся когда-либо бросать ему вызов, была Мелисса, но она делала это заего спиной. Виктория Ситон делала это, глядя ему в глаза, и он, пожалуй,восхищался ею.

Когда он даже и не подумал уйти, Виктория раздраженносмахнула слезы, натянула простыню до подбородка и села.

– Вы понимаете, что скажут люди, если узнают, что вы былиздесь? – зашипела она. – Неужели вам все равно?

– Абсолютно, – признался он, как нераскаявшийся грешник. – Яскорее прагматик. – И, не обращая никакого внимания на грозный блеск в глазахдевушки, сел рядом с ней на кровать и предложил:

– Выпейте это.

Он поднес бокал с янтарным напитком прямо к ее лицу, чтобыона почувствовала запах крепкого алкоголя.

– Нет, – сказала она, тряхнув головой. – Ни за что.

– Выпейте, – спокойно повторил он, – или я волью это вам вглотку.

– Вы не сделаете этого!

– Сделаю, Виктория. А теперь послушайтесь меня, будьтехорошей девочкой. Вам станет гораздо лучше.

Виктория видела, что спорить бесполезно, а она была такизнурена… Поэтому она обиженно отпила с наперсток отвратительной желтойжидкости и попыталась вернуть ему бокал.

– Я чувствую себя гораздо лучше, – с невинным видом солгалаона.

В его глазах запрыгали веселые чертики, но голос оставалсябезжалостным:

– Допейте остальное!

– И тогда вы уйдете? – спросила она, позорно капитулировав.Он кивнул.

Попытавшись поскорее проглотить напиток, как если бы этобыла невкусная микстура? Виктория сделала два больших глотка, а затем еще два изадохнулась, когда огненная жидкость обожгла ее нутро.

– Это что-то ужасное, – выдохнула девушка, откинувшись наподушки.

Джейсон немного помолчал, ожидая, пока бренди не окажетсвоего действия. Затем спокойно сказал:

– Во-первых, объявление в газете о нашей помолвке дал не я,а Чарльз. Во-вторых, вы так же, как и я, не горите желанием обручаться со мной,не так ли?

– Абсолютно верно! – гордо заявила она.

– В таком случае зачем же плакать по поводу того, что мы необручились?

Виктория одарила его взглядом, полным высокомерногопрезрения.

– Я и не думала плакать.

– Неужели? – Развеселившись, Джейсон посмотрел на слезинки,еще висевшие на ее длинных загнутых ресницах, и дал ей белоснежный носовойплаток. – Тогда почему же у вас нос покраснел, глаза опухли, лицо побледнело и…