Уже к вечеру я забыла об этом живописном эпизоде. Другие заказы, мои дела, покупки, животные… И, наконец, моя дорогая терпеливая мама, которая так отважно сражается за свою жизнь. И не ради самой идеи существования, а для того, чтобы не разрушать наше родство и мой покой, в этом я уверена. И поэтому все, что касается ее самочувствия, я должна проверить, во всем убедиться, несмотря на мамину вечную фразу при встрече: «Ариночка, у меня все хорошо».

Через несколько дней я с недоумением смотрела на экран телефона, соображая, что за Тоня мне звонит. У меня очень ограниченный и строго отобранный круг контактов. Наконец, я вспомнила и с трудом справилась с желанием сбросить звонок. А вдруг что-то важное, как говорится. Тоня Евсеева и по поводу не важного бесцеремонно дергает огромное количество людей. Но я вроде соседка… Я ведь почти добровольно сказала номер телефона.

- Добрый день, Арина, - произнес слабый и тихий голос с очень хорошей дикцией и известными всему интернету убедительными интонациями. - Это Антонина Евсеева. Тоня, если ты меня не забыла. Решилась позвонить. У меня беда, и никого нет. В принципе нет никого, к кому бы я могла обратиться.

- Что случилось?

- Неудачный раствор для обеззараживания стен и полов. Мне его просто впарила одна фирма как открытие. Может, и на самом деле все убивает, но пол остается скользким и липким по нескольку часов. Короче, я на нем и лежу. Боюсь даже посмотреть, что с ногой. Боль страшная.

- А «Скорую» вызвала? Я тут вряд ли помогу. Нужен специалист.

- Нет. Категорически. Они же как раз и разносят заразу.

- Они практически в скафандрах.

- Нет, Арина. Я никого не пускаю. Зараза везде. В том числе на скафандрах. Это они себя защищают. Кстати, ты делала тест на ковид?

- Да, с мамой. Ей нужно проверяться.

- Я так и думала. И в этом дело. Мне кажется, только ты могла бы мне помочь. Но если нет, обойдусь, как всегда. Я привыкла возрождаться из пепла.

Я подумала о том, что Тоня нашла фразу для сегодняшнего прямого эфира. А это значит, что точно не перелом. С переломом люди воют и стонут, особенно если у них низкий порог боли. А Тоня всех убедила, что она вообще состоит только из оголенных нервов. Но как бы там ни было, одинокая соседка обратилась ко мне за помощью. Надо идти.

К моем приходу Тоня справилась со своими запорами на решетках и входной двери. Когда я вошла, она сидела у порога прихожей на своем липко-стерильном полу и требовательно смотрела на меня глазами цвета льда в сумерках. Она была без маски, вялый рот страдальчески морщился, открывая здоровые и вполне хищные зубы.

Тут не нужен был великий специалист, чтобы определить: речь о небольшом растяжении. Моя мама с ее ослабленными мышцами и хрупкими суставами постоянно что-то растягивает. Сама спокойно затягивает больное место эластичным бинтом и продолжает хлопотать по дому и даже выходит в магазин.

Так мама же не особо редкая моральная мученица. Она вообще не мученица. Она живет и благодарит судьбу за каждую подаренную минуту.

То, что у обычных людей называется домашней аптечкой, у Тони было складом с большим количеством полок, шкафчиков и сумок-холодильников для некоторых препаратов. Под ее руководством мне удалось найти какие-то настои, примочки, капли, таблетки и бинт (только он и был нужен, я в этом уверена). После перевязки я дотащила Тоню в ее уютную кухню, устроила на диванчике со множеством мягких подушек разного цвета и размера. Сварила ей кофе, разогрела еду. Нетерпеливо посмотрела на часы и сказала, ни разу не присев:

- Так я побежала? У меня еще столько всяких дел.

- Ариночка, - выдохнула расслабленно Тоня, - останься еще на пять минут. Налей себе кофе, попробуй этот салат, он очень полезный. Просто посиди со мной, ты первый человек, которого я пустила в свое одиночество за последний год. В свое тягостное, мучительное одиночество.

Мучительное одиночество - это, конечно, не банальное растяжение. Мы обе поняли, что меня повязали гуманитарными обязательствами. Человек, который может облегчить боль одной страдающей души, но отказывается это сделать, конечно, бревно. И не стоило приходить с такой формальной помощью. Я налила себе кофе, села на стул. И убейте меня - но ни тогда, ни сейчас не понимаю, почему боль других душ, включая мою и моих несчастных животных, к которым я сегодня не доеду, настолько менее важна, чем муки Тони в этой вполне комфортно и довольно дорого обустроенной квартире.

Тоня порозовела и с загадочной улыбкой достала из резного бара за диваном бутылку очень хорошего коньяка.

- Давай за встречу, Арина. За твою помощь и поддержку.

Тоня была образованным и информированным человеком. С ней можно было бы говорить на любые темы не без удовольствия, если бы не мой секундомер в голове, который отсчитывал потерянные минуты. И если бы Тоня не была так навязчиво, почти параноидально последовательна в изложении и продавливании своих железобетонных принципов, которые мне вообще временами казались дикими.

Она очень мило задавала вопросы о моей жизни, проблемах, но не было сомнений в том, что это ложно понятая любезность, когда нечуткий человек не понимает, что собеседник не хочет выдавать то, что ему важно, за чаевые барской любезности. А я в одной паузе задала вопрос, который меня на самом деле занимал:

- Тоня, у тебя ведь есть дочь. Точно знаю, не раз встречала вас вместе. Кажется, ее зовут Аня. Она в Москве?

- Да, - сухо ответила Тоня. - Аня в Москве. У нее квартира в нашем же районе. Но мы не виделись уже год.

- А почему вы не встречаетесь? Если не секрет, конечно.

- У меня нет секретов. Ты же знаешь, что я практически не выхожу из дома во время пандемии. А дочка… Она бы, конечно, ездила ко мне, как раньше: ей постоянно не хватает то денег, то продуктов, то еще чего-то. Но я не могу сейчас этого позволить. Многие считают Аню добрым человеком, но не по отношению ко мне. Она прекрасно знает, насколько я восприимчива к любой инфекции, какая грозная обстановка сейчас, к каким страшным последствиям все это может привести такого ранимого человека, как я. Но она даже ради матери не может оставить на время свое