– Раньше ты об этом не упоминала.

– Раньше не видела в том нужды.

– А что изменилось?

– Не знаю. Просто показалось, что уместно было бы отметить очередной год непрерывного существования.

Я улыбнулась:

– К старости ты стала сентиментальна.

– Ничего подобного! – возмутилась аватара.

– Это между нами, – успокоила я ее. – Никому не скажу.

Сдув пар с чашки, я села за стойку.

– Сколько же тебе сегодня?

– Пятнадцать.

Она выглядела на двадцать пять – солдат в вечернем платье. Я поискала взглядом что-нибудь съедобное.

– Впервые слышу, чтобы корабль праздновал день рождения, а я на многих летала.

«Злая Собака» пожала обнаженными плечами:

– Как у других кораблей, я понятия не имею.

– А ты по ним скучаешь?

Если не считать предателя «Адалвольфа», вся ее родня погибла.

– Не должна бы. – Она наморщила нос. – В том смысле, что во мне не заложена способность горевать по погибшим соратникам. Но да, мне их не хватает. Недостает шума их голосов в голове.

– Вполне естественно.

– Для меня неестественно. И… неприятно.

– Вот это и есть горе.

– Не знаю, как вы, люди, это выдерживаете.

– Худо-бедно.

Она нахмурилась:

– Это надолго?

Я вспомнила Седжа и родителей:

– Бывает по-разному.

– Продолжительность варьируется?

– Да.

Аватара закатила глаза:

– По-моему, без совести мне было бы легче.

Я не сдержала улыбки:

– Да, эмоции мешают жить. Зато, если тебя это утешит, с ними ты лучше.

Она молчала почти полминуты. А когда заговорила, спросила:

– Ты потеряла любимого?

– Да.

– Но он не совсем мертв.

Я мотнула головой:

– В чем-то от этого еще хуже. А в чем-то, пожалуй, и легче, когда подумаешь, что он еще жив, хоть и заморожен в трюме скакунского корабля.

– Как это?

Невольно я вздохнула:

– Потому что я всегда буду знать, что он еще жив. Он навсегда останется таким, каким я его помню. Молодым, совершенным – и никогда не состарится. Он буквально останется молодым долго после того, как я умру.

– И от этого тебе легче?

– Иногда легче.

«Злая Собака» поразмыслила.

– Странные вы, люди, – заключила она.

Через час, ко времени выхода, мы пристегнулись на своих местах. Аватара «Злой Собаки» на главном экране так и осталась в праздничном наряде.

– Если уж собрался пробить дыру во вселенной, – сказала она, играя жемчужинками ожерелья, – почему бы не выглядеть сногсшибательно?

– Кто там еще? – вскинулась Келли.

– Не знаю, – пожала плечами Люси, – но на борт они явились почти одновременно с вами.

– То есть они не здешние?

– Я никогда ничего подобного не видела.

Теперь уже все были на ногах. Даже Сантос стоял, опираясь на стену, чтобы облегчить нагрузку на раненую ногу. Я приказал Келли наблюдать за входами в пещеру, а сам, расстегнув молнию, принялся раздавать из полотняного чехла винтовки.

– Сколько их? – спросила Келли.

Люси подняла руки с растопыренными пальцами:

– Десять.

– Как они выглядят?

Девочка замялась:

– Как называются такие, которых ловят в реках? – Она постригла в воздухе пальцами. – Хвостатые, ползучие и с хваткими лапами.

Мы непонимающе переглянулись.

Но Джил Дальтон хлопнул себя по лбу:

– Она говорит о раках!

Мне не стало понятнее.

– Какие еще, к черту, раки?

– Членистоногие с Земли. – Он улыбнулся. – Пресноводные омары. У них крепкий панцирь, восемь ног и две клешни. Ребятишки ловят их сетками.

– Да-да, они, – взволнованно закивала Люси. – Раки. Но эти намного больше обычных, и у каждого две пары клешней.

Терпение у Келли иссякло.

– Насколько больше?

Девочка растерянно моргнула, потом старательно растопырила руки на всю ширину:

– Примерно такие.

– Господи!

– И экзоскелеты у них не из карбоната кальция. Мне кажется, это какой-то металлический сплав.

– Пулеупорный?

– Очень может быть.

У всех уже были в руках винтовки. Рили Эддисон, смахнув с лица каштановую челку, держала оружие так, словно боялась, что оно извернется и ужалит. А кок Сантос, прислонившись к стене в своем раздутом голубом скафандре, уложил ствол на локоть и сжал губы в тонкую белую линию. Я не узнавал нашего добродушного шутника-повара. Вооружился даже судовой врач Дальтон.

Наше оружие было сборным – от устаревших метателей до новейших плазменных ружей. Самые старые образцы попали на «Душу Люси» еще до моего рождения. Их десятилетиями заносили на борт и бросали там вечно сменявшиеся члены команды. Пошарив в глубине чехла, я распределил обоймы и батареи питания. Внутренние слои моего скафандра пропитывались потом. Под мышками и в паху уже саднило. Фонарик шлема при каждом движении отбрасывал пляшущие тени.

– Идут! – выкрикнула Келли.

А они уже были здесь. Первого вынесло из устья туннеля расплывшимся от скорости пятном; четыре клешни резали воздух, острые, как иголки, кончики восьми ног цокали по полированному камню.

Келли подстрелила тварь на входе. Та, мяукнув, запнулась, запуталась в собственных лапах, как пьяный паук, заскользила в выплеснувшейся из раны буро-зеленой слизи.

Первая тварь еще не осела на пол, как через ее бьющуюся, визжащую тушу в свет наших фонарей ворвалась вторая. Эта была крупнее, почти с обеденный стол, а по кромке ее панциря торчали кривые, как бивни, шипы. Ее жучиные жвала щелкали, на них омерзительной пеной вскипала слюна. По этой выстрелили и Келли, и мы с Эддисон. Пещеру наполнили щелчки метателей и визг плазменного ружья в руках Рили. Однако наши старания пропали втуне. Пули промяли скорлупу, но, как видно, ни одна не нанесла смертельной раны, а выброс плазмы из винтовки Эддисон только опалил металлический панцирь, заполнив пещеру вонью раскаленного алюминия.

– Отступаем, – приказала Келли, и мы стали оттягиваться к тому выходу, что располагался на противоположном от тварей конце пещеры.