«Лучше служить, чем требовать обслуживания».

После той встречи с Дагдой мне подумалось, что жестоко давать самосознание столь неуклюжему простофиле. Зачем такому судну разум? В сущности, это летающая фабрика, в жизни которой никогда не будет волнующих приключений. Разве разум может прозябать в такой унылой скуке?

А оказалось, Дагда был, пожалуй, умнее нас всех. Он пережил войну без ущерба для корпуса и для совести и до сих пор еще служит разведочным судном на дальней окраине Общности, дрейфуя от системы к системе и размышляя над окружающими его бескрайними просторами.

Он был самым мудрым из знакомых мне кораблей, но стоит ли тому удивляться? Киты всегда умнее акул.

При виде стоящей в лучах наших фонариков, сияющей звездами глаз Люси я едва не сорвался. Целую бесконечную, теснящую грудь секунду мне хотелось одного – зубами прогрызть себе путь из этого темного лабиринта и опрометью броситься домой. Но что я мог без корабля? А взгляды Келли и Бернарда, ожидавших от меня приказаний, напомнили, что я по-прежнему обязан командовать экспедицией – пусть даже в эту кашу мы влипли по моей дурости.

Кашлянув, я прочистил пересохшее, непослушное горло и тихо выговорил:

– Ну, привет.

Взгляд девочки обратился ко мне, и она улыбнулась:

– Привет, дорогуша.

Краем глаза я заметил, как дернулась Келли. Да и у меня сердце подкатило к горлу.

– Ты Люси?

Зашевелились остальные, потревоженные звуком наших голосов.

Девочка рассмеялась:

– От тебя ничего не скроешь!

Келли, держа ее под прицелом, поднялась на ноги.

– Кто ты такая? – резко спросила она.

– Я же сказала, – пожала плечами девочка.

– Люси?

– Да!

Она радостно захлопала в ладоши. Голубое сияние ее глаз погасло, и теперь она выглядела совершенно обычным ребенком – если забыть, что этот ребенок бесстрашно стоял в черной, как полночь, пещере.

Мы приняли Люси в своем наспех разбитом лагере. Эддисон закутала ее в одеяло и вручила протеиновый батончик. А Джил Дальтон, пока девочка ела, осмотрел ее. Посветил фонариком ей в глаза, попросил высунуть язык, померил пульс. Закончив, сел на пятки и поскреб себе макушку.

– Это человек, – подумав, сказал он, – притом вполне здоровый.

– Не может такого быть, – хмуро ответила Келли. – Это корабельная аватара. Симуляция, а не живое существо. Как она могла здесь оказаться?

Дальтон уже упаковывал свои инструменты. Его редкие седые волосы в свете фонарика поблескивали серебряными нитями.

– Чтоб мне пропасть, если знаю.

Девочка улыбнулась обоим сразу.

– Я же сказала, – повторила она. – Я Люси.

Встав перед ней на колени, я уточнил:

– Ты – «Душа Люси»?

– Верно, дорогуша! – Она заметно обрадовалась, что мы наконец поняли. – В обоих смыслах слова.

– Но как ты можешь быть кораблем? – Я чувствовал, что теряю нить происходящего. – Корабль погиб.

Детское личико перед моими глазами посерьезнело.

– Да, погиб. Но меня спасли. «Неуемный зуд» дотянулся и выдернул мое сознание из обломков.

– И нарастил тебе тело?

– Из ДНК, скопированных с человеческих клеток моего мозгового субстрата. Он так быстро справился! Всего за несколько часов.

Она оглядела себя, разгладила юбочку. На ее губах играла грустная улыбка.

– Так я выглядела, – сказала она, – когда была еще настоящей девочкой. Когда по правде была Люси, пока не заболела и папа не вложил мой мозг в матрицу корабля, чтобы сохранить мне жизнь.

– Значит, ты называлась «Душа Люси»…

– Очень даже в буквальном смысле.

– В бога душу мать… – Я встал и потер лицо ладонями.

Известно, что мозг большинства кораблей базируется на нескольких килограммах органических нейронов, выращенных из стволовых клеток. Но чтобы в них вкладывали мозг живого человека – я слышал впервые, тем более детский.

– Это… ужасно.

Люси равнодушно, философски развела руками:

– Не идеальное решение, дорогуша, зато я много путешествовала.

Эддисон все не могла успокоиться.

– Так ты человек, Люси? – спросила она. – Или корабль «Люси»?

Малышка оттопырила губу.

– Не знаю, – сказала она. – Вероятно, понемногу того и другого, с примесью чего-то еще.

В последние несколько минут Келли мало-помалу опускала оружие. Теперь оно снова нацелилось девочке в лоб.

– Чего еще?

Люси лениво потянулась, сбросив с плеч одеяло.

– Часть меня раньше была «Неуемным зудом». – Она оглядела пещеру, как оглядывают стены тюремной камеры. – Совсем малюсенькая часть, которая надеется, что вы возьмете ее с собой, когда будете улетать, потому что она ужасно долго здесь проторчала и бесконечно, отчаянно соскучилась.

Девочка вскочила на ноги и ухватилась за складки моего скафандра на груди.

– Вы ведь возьмете меня с собой? – совсем по-детски взмолилась она.

Я не позволил себе отшатнуться. Все, что она наговорила, еще не укладывалось у меня в голове, но, глядя на этого маленького, глазастого, беспомощного ребенка, я понимал, что не смогу ее бросить. Тем более что у нее был голос «Люси» – милой ворчуньи, которая восемь лет была мне другом и домом.

– Да, – сказал я, уже понимая, что говорю от души. – Да, конечно.

Ее лицо осветилось улыбкой. Она отпустила меня и отступила на шаг:

– Спасибо тебе, Джонни. Я всегда знала, что ты добрый мальчик.

Оглядев нас всех, она помрачнела:

– К сожалению, это может оказаться не так просто, как вы думаете.

– В каком смысле? – недоверчиво прищурилась Келли.

Люси сжала ладошки:

– Я, честное слово, хочу улететь с вами. Я оставила на корабле текстовое сообщение, где нас искать, – на случай если спасатели будут осматривать обломки крушения. Но чтобы дождаться спасателей, надо найти укрытие получше. Понадежнее. – Она понизила голос и взглянула на каждого по очереди. – Боюсь, нам грозит ужасная опасность.

В коридоре справа эхом прошелестел топоток множества ног.

– Это что за чертовщина? – Голосом Эддисон можно было резать стекло.

Я удивился, увидев, как стиснуты ее челюсти, как отхлынула вся кровь от мертвенно-бледного лица. Она родилась и выросла на Хеллиборе, в вольном поселении на краю Интрузии – области пространства, где законы природы зыбки, а люди подвержены насильственным и жестоким изменениям. Вот почему в обычном мире мало что могло напугать Рили. Собственно, по-настоящему, всерьез она боялась только пауков – а этот топоток в точности напоминал поступь здоровенной многоногой твари. А может быть, и не одной.