– Какое небо голубое!

Мы не сторонники разбоя.

На дурака не нужен нож,

ему с три короба наврешь —

и делай с ним, что хошь...

А в подтанцовке у него выступала небезызвестная белокураякрасавица по имени Олеся вившаяся вокруг мелким бесом, мастерски отмахивавшаянедурственный чарльстон, в коротеньком белом платье и доподлинном соломенномканотье (очень может быть, специально разысканном в Европе и спецсамолетомоттуда же доставленном, с них станется). Выплясывая вокруг, она смотрела вглаза Мазуру лукаво, игриво, весело, увлеченно – чистой воды лиса Алиса. Находянесомненное удовольствие в происходящем, она, потупив глаза, подпевалаангельским голосочком:

– Какое небо голубое...

Мы не сторонники разбоя!

На дурака не нужен нож —

ему покажешь медный грош

и делай с ним, что хошь...

Ах, как восторженно принимали их шлягер подвыпившие дамы инажратые господа, как били в ладоши и орали! Мазур даже задумался – не есть лиэто неофициальный гимн крупного российского бизнеса, очень уж удачно ложится навсе происшедшее, настоящее и будущее...

Он в р е з а л со всего маху финальный аккорд, замер, широкоразведя руки, поклонился под гром аплодисментов и спрыгнул со сцены, подал рукуОлесе, провел ее к столику. На эстраду уже карабкался не кто иной, как Вадик изНиццы со своим неразлучным баяном, жизнерадостно вопя:

– Щас спою!

Кое-где в зале маячили черные лица – надо полагать, осободоверенные и допущенные к околице сладкого пирога господа министры и прочаяшушера. Насколько Мазур разглядел, они изо всех сил старались соответствоватьразудалому русскому веселью, старательно орали и хлопали в ладоши – но, порожам видно, предпочли бы что-нибудь другое, более привычное. Тем более чтоязыком х о з я е в не владели и не могли оценить в должной мере ни песни, ниреплики – никто не брал на себя труд им что-то переводить, справедливо полагая,что и так обойдутся.

– Ну, как настроение, герой дня? – спросила Олеся,лукаво глядя поверх бокала с умопомрачительно дорогим шампанским. – Ты и всамом деле отлично поработал, есть за что уважать...

– Говорил же – старые кадры работать умеют, – сказалМазур.

– Какие эмоции по поводу ордена?

– Никаких, откровенно говоря, – хмыкнул Мазур. – Уменя их столько, что вешать некуда. А толку...

Олеся прищурилась:

– До меня донеслось, он тебе еще и денег дал...

– Было такое дело, – сказал Мазур. – Вот это явоспринимаю с чувством глубокого удовлетворения. Слишком долго от меняотделывались просто красивыми бляхами – на лентах, на винтах, на булавках. Авот поди ж ты, нашелся толковый африканский человек, который понял, что соловьябаснями не кормят...

– Приятно иметь с ним дело, верно? – спросила Олеся сзагадочной улыбкой лисы Алисы.

– Откровенно говоря, приятно.

Она понизила голос:

– А что скажешь, если я тебе по секрету признаюсь, чтосегодняшний твой маленький бизнес с Кавулу – только начало?

– А что тут скажешь? – пожал плечами Мазур. – Спревеликим удовольствием. В разумных пределах, конечно, то бишь – в силу моихскромных способностей и возможностей...

Она решительно поднялась:

– Пошли. Здесь не стоит...

Мазур охотно встал и двинулся за ней. Никто их ухода незаметил – всем было наплевать, вечеринка раскрутилась, как вырвавшаяся из часовпружина; на эстраде Вадик, терзая баян, задушевно орал про Мурку в кожанойтужурке, а за столиком, мимо которого Мазур проходил, чернокожего министраучили пить стаканом «Северное сияние» – что он и проделывал, выпучив глаза отнесказанной новизны ощущений.

Пройдя по коридору, Олеся распахнула дверь справа. За нейобнаружился небольшой отдельный кабинет, подготовленный для романтическогосвидания: столик накрыт на двоих, кроме стульев присутствует еще и обширнаятахта, годившаяся для любых раскованных экспериментов. С этой картиной несочетался разве что человек в безукоризненном костюме, при полосатом галстуке,с одухотворенным видом творческого человека медленно водивший у стены каким-тохитрым прибором. От прибора шли черные проводки, прикрепленные к наушникам наголове одухотворенного.

Олеся показала Мазуру на стул, он присел и стал смотреть,как священнодействует незнакомец. Тот, повозившись еще немного, кивнул Олесе,сложил аппаратуру в черный кейс и бесшумно улетучился.

– Итак? – спросил Мазур.

– Горишь нетерпением?

– Скорее уж алчностью. Чует мое сердце, что без денег необойдется.

– Совершенно верно, – сказала Олеся, понизивголос. – Вот теперь-то и обрушатся г л а в н ы е деньги, которые тебеобещали.

– Миллион баксов?

– И даже немножко больше, – серьезно сказалаОлеся. – Сегодня мы с президентом уточнили детали, то бишь проценты. Твоядоля – четыре процента.

– От чего? – тут же уточнил Мазур. – Извини уж, ноя, с вами общаясь, попривык конкретно вопросы ставить...

– Четыре процента в данном случае представляют собой одинмешочек из двадцати пяти. Они, в общем, примерно одинаковы по весу, потомможешь сам выбрать себе любой. Президент не будет против.

– А в мешочках что?

– Алмазы, необработанные.

Мазур моментально вспомнил Анку, то, что она говорила обалмазах – значит, девчонка и в самом деле раньше него наткнулась на г л а в н ый секрет...

– В чем дело? – спросила Олеся быстро. – У тебялицо вдруг стало чертовски озабоченное.

– Исключительно оттого, что я давно живу на этом свете икое-что повидал, – сказал Мазур. – Никто не станет отдавать такойпроцент, да еще в виде мешочка с алмазами, за н е с л о ж н у ю услугу. Коли ужчеловек столько платит, и работа предстоит нешуточная.

– Не буду скрывать, именно так и обстоит...

– Мне что, надо их откуда-то украсть? – спросилМазур. – Из особо охраняемого сейфа?

– Ну, к чему такая уголовщина? Если помнишь, в Ньянгаталеесть богатые алмазные копи. Где долю имеем и мы, и президент. К р а с т ьничего не надо...

– Ничего не понимаю.

– Не удивительно, – улыбнулась Олеся совершеннобезмятежно. – Комбинация не нами придумана, но использовалась все жередко... Президент тебе говорил о том, что ситуация в стране его чертовскинапрягает? Четверть века никакого порядка, как ни бейся, по джунглямпо-прежнему будут носиться партизаны в огромном количестве, а честолюбивыегенералы и даже полковники – присматриваться к главному креслу страны...