Мазур, старательно стоя навытяжку, поклонился. В душе у негопри этом не происходило ровным счетом ничего возвышенного, наоборот, былоневероятно скучно. Ему столько раз вешали на грудь разнообразнейшие побрякушкилидеры экзотических стран, что это давно утратило всякую прелесть новизны. Былоскучно и занудно – еще одна бляха в дополнение к тому вороху, что валялся домав серванте.

Оказавшись с президентом лицом к лицу, он рассмотрел, чтоузоры на погонах Кавулу не вышиты золотой нитью, а отлиты из золота целиком.Тяжесть должна быть нешуточной, едва ли не по полкило на каждом плече. Да иордена увесистые. Среди фантазийных местных, между прочим, присутствуют сполдюжины с е р ь е з н ы х, европейских, достаточно старых и респектабельных.Почетного Легиона, к слову, и у дорогого Леонида Ильича Брежнева вроде бы небыло. А уж ордена Бани – точно. Балуют президента европейские демократии имонархии – надо полагать, за его ворчливость...

Президент бросил выразительный взгляд на присутствующих – иони, получив недвусмысленный сигнал, дружненько у р е з а л и шумныеаплодисменты, так и не перешедшие, правда, в овацию, чему Мазур нисколечко неогорчился. Единственное, о чем он думал – пиджак отвис на одну сторонусовершенно по-дурацки...

Он вновь занял свое место в недлинной шеренге штатских, таки не узрев официанта с подносом, – мог бы, отец нации, и на бокалшампанского разориться... Когда по некоему невидимому, но, несомненно,поданному сигналу все повернулись и стали двигаться к выходу из огромногокабинета, Мазур, понятое дело, направился за остальными, но рядом бесшумновырос адъютант и почтительно придержал за локоть:

– Сэр, президент хотел бы побеседовать с вами наедине...

Что тут поделаешь? Пришлось остаться. Адъютант, вытянувшисьстойким оловянным солдатиком, распахнул дверь в дальнем конце кабинета,президент, величественный, как монумент самому себе, прошел туда первым, аследом направился и Мазур.

За дверью обнаружилась хотя и обширная, но начисто лишеннаятой дурной роскоши, что блистала в кабинете, комната. Ни единого квадратногодюйма позолоты, ни одной антикварной картины, никаких беломраморных бюстов,украшавших кабинет. Стол, кресла, уютный диван, холодильник в углу.

Адъютант остался в кабинете. Сделав несколько шагов внутрьследом за Кавулу, Мазур выжидательно остановился.

Оглянувшись на него с хитрым видом, президент словно бы вмиграстерял изрядную долю вальяжности. Он снял фуражку и ловко метнул ее через всюкомнату, так что она повисла на крючке. Отстегнул шпагу, небрежно швырнул ее надиван, потом, откровенно ухмыляясь, сбросил алую ленту, снял белоснежный кительи, не глядя, кинул его поверх шпаги. С самым небрежным видом закатав рукаванакрахмаленной рубашки, достал из высокого холодильника черную бутылку, двастакана, кивнул в сторону стола:

– Садитесь, дорогой адмирал. Не возражаете, если мыпопросту?

Ловко вогнал штопор в осмоленную пробку, выдернул ее такпривычно и хватко, что любой российский пьяница замер бы восхищенно. ПротянулМазуру бокал, плюхнулся в кресло и сказал абсолютно не державным тоном:

– Скиньте пиджак, если хотите, эта штука весит фунтаполтора... Будьте, как дома, разговор у нас долгий.

И панибратски похлопал Мазура по колену. Повесив пиджак наспинку резного кресла, Мазур пригубил вино – отменное – и сказал нейтральнымтоном:

– Честно говоря, господин президент, успехом я во многомобязан своей напарнице, оставшейся без всякого вознаграждения...

– Ей что, в с е р ь е з нравятся эти бляхи?

– Наверное, – сказал Мазур. – Молодая еще...

– Будьте уверены, я ей нынче же вручу орден, – сказалпрезидент, глядя весело и хитро. – Не такая уж я неблагодарная скотина. Но– в приватнейшей обстановке, с глазу на глаз. Дорогой адмирал, наша республиказначительно продвинулась по пути цивилизации и прогресса, но, увы, осталось ещестолько старых, консервативных традиций... Честью вам клянусь, меня не то чтоне поймет общественность – форменным образом возмутится, если я п р и л ю д н обуду награждать женщин. Совершенно неважно, европейских или местных. Убольшинства до сих пор это в сознании не умещается – что можно награждать ж е нщ и н у. Пережитки, что поделаешь... Приходится с ними считаться. Значительнаячасть нашего народа еще находится в плену патриархальных установлений. На менякосятся уже из-за того, что ограниченное число женщин присутствует наофициальных церемониях. А уж прознай кто, что я вручаю женщине орден... –он с комическим ужасом схватился за голову. – Я же отец нации, чертпобери! Обязан подчиняться неписаным традициям...

Это был совершенно другой человек – раскованный, веселый,без тени величавости. Только оставшиеся на нем синие штаны с золотымгенеральским лампасом напоминали, что с Мазуром простецки болтает президент иотец нации.

– Если уж совсем откровенно, эти побрякушки, –президент дернул головой в сторону небрежно брошенного кителя, – мнесовершенно не нужны. Вы не представляете, какая мука – таскать на себе добрыйдесяток фунтов золота. Но опять-таки патриархальные традиции, адмирал. Кдемократии и цивилизации нужно продвигаться строго отмеренными ш а ж о ч к а ми. Народ наш еще не вполне созрел для решительных перемен. И у него есть свои,прадедовские представления о том, как должен выглядеть н а с т о я щ и й вождь.Чин не ниже генеральского, золото на погонах, куча орденов... В парадном виде явнушаю подлинное уважение – а, кроме того, люди подсознательно гордятся, что уних т а к о й вождь, импозантный, залитый бриллиантовым сиянием, блескомзолота, шагая за таким вождем к новым свершениям, они словно бы и сами в ы р ас т а ю т в собственных глазах...

«Ну, прохвост, – с искренним уважением подумалМазур. – Я-то думал, он эту мишуру развел по собственным побуждениямдуши... А у него циничная философская база подведена».

– Вы у нас бывали двадцать лет назад и, я так понимаю,неплохо знаете историю республики, – сказал президент. – Помнитепрофессора Модиньята?

– Припоминаю, – сказал Мазур.

– Черт побери, он был одним из лучших наших лидеров! –сказал президент, подливая Мазуру вина. – Умнейший человек, ладил сплеменными королями, в международной политике прекрасно ориентировался,экономическая программа у него была не из глупых... Но чем все кончилось,вспомните. Его сверг генерал Кисулу. Между нами говоря, болван болваном, яработал при нем в министерстве промышленности и прекрасно знаю, что это был зафрукт... Но! – он значительно воздел палец. – При всех своихнесомненных достоинствах профессор проигрывал в самом существенном: он былчистейшей воды ш т а ф и р к а. Вылитый «чокнутый профессор» из голливудскогофильма: непричесанный, в дешевых очках, мятом пиджачке без единой регалии. Аведь мог бы присвоить себе любое звание и обвешаться орденами с ног до головы,умные советники ему не раз намекали, напоминали о патриархальном сознаниинарода, но наш интеллектуал не хотел слушать... А Кисулу... Вы его не виделивживую, конечно. Много потеряли. Дурак дураком, но вид! Осанка! Алый с золотоммундир, ордена сверкают, сабля наголо, фуражка золотом шита... НаполеонБонапарт! Вот э т о наш темный народ прекрасно понимал, э т о на негодействовало, как бумажка в сотню долларов на уличную шлюху... И беднягапрофессор отправился в изгнание, так на чужбине и помер... А будь он враззолоченном мундире, появись он перед публикой во всем блеске, когда Кисулуповел танки на столицу, еще неизвестно, как обернулось бы все... Вы согласны?