– Самодовольство! – с оскорбительной резкостьювоскликнул Тед Латимер.

– Самодовольство?.. – с сомнением, без оттенкараздражения произнесла Мери, пытаясь разумно и здраво оценить этообвинение. – Да, – согласилась она. – Я понимаю, возможно, мыпроизводим именно такое впечатление.

– Именно такое. Вы пользуетесь всеми благами жизни ивоспринимаете их как должное. Вы счастливы и высокомерны в вашем маленьком,замкнутом мирке, недоступном для простых людей. Вы смотрите на нас спрезрением, как на стадо диких животных!

– Мне жаль, что вы так считаете, – сказала Мери.

– А разве я сказал неправду?

– Нет, не совсем. Возможно, мы излишне самонадеянны,глупы и прозаичны, но в том нет злого умысла. Признаюсь, я сама привыкла ковсем этим светским условностям и внешне, должно быть, произвожу впечатлениечопорной, самодовольной дамы, выражаясь вашим языком. Но вы знаете, на самомделе под этой маской скрывается вполне живое лицо. В данную минуту, например,мне очень жаль вас, потому что я чувствую, что вы несчастны. И мне хотелось быкак-то помочь вам.

– Ну, если вы говорите правду, то это очень мило свашей стороны.

– Вы давно любите Кей? – немного помолчав,спросила Мери.

– Довольно давно.

– А она?

– Я полагал, что да… пока не появился Стрендж.

– И вы никак не можете забыть ее? – мягко спросилаМери.

– Я думал, это очевидно.

– Возможно, вам лучше уехать отсюда? – послеминутной паузы нерешительно и тихо сказала Мери.

– А что это изменит?

– Мне кажется, здесь вы будете чувствовать себя ещеболее несчастным.

Он взглянул на нее и рассмеялся.

– Вы удивительное существо, – сказал он. – Новам слишком мало известно о повадках животных, обитающих вне вашего замкнутогомирка. Они живут надеждой. Скоро могут произойти самые невероятные события.

– Какие события? – резко спросила Мери.

Он рассмеялся:

– Поживем – увидим.

Переодевшись, Одри пошла прогуляться по пляжу в сторонускалистой гряды, прямо напротив которой на другом берегу реки стоял Галлс-Пойнтв своем белоснежном спокойствии; на одной из этих уходящих в воду скал сиделТомас Ройд и попыхивал своей трубкой.

Когда Одри была уже совсем близко, Томас повернул голову, ноне сдвинулся с места. Она, не сказав ни слова, опустилась на скалу рядом с ним.Они молча сидели рядом – это было уютное, понимающее молчание двух людей,которые давно и хорошо знают друг друга.

– Каким близким кажется наш дом! – наконец сказалаОдри, нарушая тишину.

Томас глянул за реку на Галлс-Пойнт.

– Да, мы могли бы вернуться туда вплавь.

– Только не сейчас, не во время отлива. У Камиллыкогда-то служила одна девушка. Она очень любила поплавать и легко переплывалана этот берег и обратно, когда течение было нормальным. Например, если уровеньводы очень высок или, наоборот, очень низок, то все в порядке, но когданачинается отлив, то течение со страшной силой сносит тебя прямо в море. Так сней и случилось однажды. Слава богу, она не потеряла голову от страха и сумеланормально выбраться на берег у Галлс-Пойнта, хотя, конечно, совершеннообессиленная.

– Не знаю, по-моему, сейчас течение довольно слабое.

– Да, возле этого берега. Но на той стороне оно гораздосильнее. Особенно под теми скалами. В прошлом году один бедняга пытался тампокончить счеты с жизнью. Он бросился вниз со Старк-Хеда, но, не долетев доводы, повис на дереве, и его спасла береговая охрана.

– Вот бедолага, – сказал Томас. – Держу пари,что он не поблагодарил их. Должно быть, жизнь ему изрядно осточертела, раз онрешился на самоубийство. Так нет же, его безжалостно возвращают обратно.Наверное, он в очередной раз почувствовал себя одураченным.

– А может, сейчас он одумался и даже рад, что всеслучилось именно так, – мечтательно сказала Одри.

Она рассеянно размышляла о том, где может быть сейчас этотчеловек, чем он занимается.

Томас запыхтел своей трубкой и, чуть повернув голову, скосилглаза на Одри. Он отметил серьезное, отстраненное выражение ее лица и взгляд,устремленный за реку. Скользнул взглядом по темно-русым ресницам, отбрасывавшимлегкую тень на ее щеки, по ее маленькой изящной ушной раковинке с большойсережкой.

Это вдруг напомнило ему о ее вчерашней потере.

– Да, кстати, – сказал он, – я нашел сережку,которую ты вчера потеряла.

Он порылся в кармане и, выудив сережку, положил ее напротянутую ладонь Одри.

– О, какой ты молодец, где ты отыскал ее? На балконе?

– Нет. Она валялась возле лестницы. Должно быть, тыпотеряла ее, когда спускалась на ужин. Я заметил, что за столом ты была уже безнее.

– Я рада, что она нашлась, – сказала Одри,покачивая на ладони металлическое кольцо.

Томас подумал, что эта серьга слишком уж большая и грубаядля такого ушка. И те, что были на ней сегодня, тоже казались довольномассивными.

– Ты не снимаешь свои украшения, даже когда плаваешь.Не боишься потерять их окончательно?

– Но ведь это дешевые безделушки. Я не люблю появлятьсябез сережек из-за шрама.

Она коснулась пальцами левого уха.

– Ах да, я помню эту историю, – сказалТомас. – Тебя укусил старина Бонсер, нахал и громадина.

Одри кивнула.

Они помолчали, оживляя детские воспоминания. Одри Стендиш –это была ее девичья фамилия, – высокая, длинноногая девочка, зарылась лицомв пушистой шерсти бедняги Бонсера, который умудрился где-то поранить лапу. Ипес, скуля от боли, довольно сильно ее укусил. Тогда ей даже зашивали ухо. Носейчас от шрама остались одни воспоминания – только крошечный тонкий рубчик.

– Моя милая девочка, – сказал Томас, – этотслед едва заметен. Почему ты так переживаешь?

Одри помедлила и потом ответила с очевидной искренностью:

– Потому что… потому что я просто терпеть не могу любыенедостатки.

Томас понимающе кивнул. Такое объяснение вполне соответствовалоего представлению об Одри. Ей всегда было свойственно стремление ксовершенству. В сущности, она действительно достигла совершенства как внешне,так и внутренне.