Особая методическая трудность при оспаривании подобных интерпретаций состоит в том, что Ленин и его ближайшие соратники после провалов попыток переворота отрицали собственную инициативу, называя неудачные восстания «ошибками» «масс», которые партия своим вмешательством якобы старалась удержать от бессмысленных выступлений, дабы избежать ненужных жертв. Постоянное опровержение задним числом намерений захватить власть выдавало — наряду со стремлением затушевать координацию действий с германским Генштабом — недостаток веры в конечный успех предписанной стратегии. Даже идя на последний штурм демократического российского государства в октябре 1917 г., большевики еще не имели твердой уверенности в победе и оставляли себе возможность для заявлений, будто они опять действовали под давлением «масс», хотя такого давления в ту пору точно не было. Лишь когда их замаскированное наступление начало оборачиваться реальным выигрышем, они решительно (хотя, как и прежде, под разнообразным камуфляжем) взяли в свои руки инициативу по смене власти. Это доказывает, помимо сохранявшейся неуверенности, то, что ленинские попытки захвата власти осуществлялись на двух уровнях, по выражению Ричарда Пайпса — видимом и скрытом, и только на последнем уничтожались жизненно важные органы существующего строя.

На этом скрытом, тайном уровне в Петрограде после приезда Ленина наращивалось присутствие немецких военных, отвечавших за техническую подготовку и военную сторону проведения операции. В отличие от союзной с Германией азиатской Турции при младотурецком правительстве, где официальная германская военная миссия обучала войска, а во время войны поставила своих представителей на ключевые посты в турецкой ставке[2812], обстановка в «северной Пальмире», просвещенной столице развитой, уверенной в себе России, не позволяла на глазах у всех устроить такую же миссию при поддерживаемом Германией претенденте на будущую власть. 3-е ВК строго секретно и постепенно увеличивало контингент владеющих русским языком немецких офицеров (Генштаба) в окружении Ленина, где они выполняли двойную функцию: военного консультирования с планированием и одностороннего контроля над военными мероприятиями большевиков. Кроме «секретной немецкой агентуры» вокруг Ленина, германский Генштаб посылал своих офицеров и в другие районы страны. К примеру, в апреле 1917 г. из Швеции в Петроград, по-видимому, прибыл по фальшивому шведскому паспорту полковник Генштаба Генрих фон Рубберт с заданием вербовать в поддержку большевиков немецких и австрийских военнопленных в окрестных лагерях[2813].

Ни большевики, ни германская сторона никогда не признавали существования этой тайной военной миссии, ни один официальный или приватный источник его не подтверждает. Однако намеки информированных лиц из кругов российских политиков (Керенский, Милюков), представителей российских секретных служб (Спиридович) и генералитета (Дитерихс) свидетельствуют, что уже в то время наличие тайного командного пункта германского ВК в Петрограде не вызывало сомнений[2814].

О «тайной агентуре германского генерального штаба» упоминал даже генерал Бонч-Бруевич, не уточняя, правда, о каком времени идет речь[2815]. О приезде вместе с группой Ленина двух немецких офицеров и их появлении в его конспиративной квартире на Сердобольской улице Выборгского района Петрограда в октябре 1917 г. говорила хозяйка квартиры М. В. Фофанова (Кириллова), чей рассказ записан ее учеником А. Арутюновым[2816]. Журналист Е. П. Семенов (Коган) наблюдал, «как во дворце Кшесинской, а затем во всех военных и морских учреждениях работали немцы под русскими фамилиями и с русскими паспортами»[2817]. О тайном «немецком командовании», «агентах под руководством германского Генерального штаба», «тайной немецкой агентуре» в Смольном институте свидетельствовали самые разные люди. Например, генерал российского Генштаба, с сентября 1917 г. последний генерал-квартирмейстер русской армии М. К. Дитерихс после войны подтвердил, что при Ленине в Петрограде жил и работал «секретный штаб из немецких офицеров, ближайше управлявший последовавшими внутренно-политическими операциями, террором и пропагандой»; речь шла о «немецких инструкторах», обосновавшихся в первую половину 1917 г. в Смольном институте, резиденции Петроградского совета и ленинского партийного руководства, чья задача состояла в том, чтобы вдохновлять российских организаторов запланированного германским ВК переворота «на социальные операции над русской интеллигенцией» из соответствующих политических партий. Цель их деятельности заключалась в «ослаблении интеллигентных и вооруженных сил России и приведении их к тому состоянию, при котором Германия могла бы приступить к мирным переговорам и предъявить свои экономическо-политические требования»[2818]. Вследствие повторяющихся неудач большевистских попыток восстания немецкое присутствие в столице в летние месяцы 1917 г. явно увеличилось, особенно, по-видимому, после июльского восстания. «В начале сентября… об этом немецком плане во всех его подробностях стало известно в Могилеве, в Ставке Верховного главнокомандующего. Документы были получены из вполне верного источника, почему тогдашний начальник штаба генерал Духонин докладывал о замыслах Германии председателю Совета министров и Верховному главнокомандующему Керенскому и предупреждал о серьезности надвигающейся опасности… Между тем события октября и ноября месяцев стали развиваться с поразительной точностью, во всем согласно с программой, намеченной планом германского Генерального штаба. Ставка, имея в стенах Смольного института свою агентуру, была вполне осведомлена о присутствии там немецких офицеров Генерального штаба, об их руководстве различными террористическими актами и борьбой на внутренних фронтах и о предстоящем перевороте в Петрограде»[2819].

Последний начальник Генштаба русской армии Духонин докладывал обо всем Керенскому, тогдашнему премьер-министру и Верховному главнокомандующему. Его настоятельные рекомендации пресечь деятельность подобных групп пропали втуне. Это тем более удивительно, что Керенский имел соответствующую информацию от собственной разведывательной службы. По его сведениям, задача упомянутых офицеров состояла не только в руководстве намеченными акциями, но и в строгом контроле над большевиками: «Каждый их шаг контролировался представителями Людендорфа, и неограниченные материальные возможности пропаганды „социальной революции“ иссякли бы при первом уклонении большевистского Цека от пораженческой программы»[2820].