Для вас расчистят и расширят дорогу, вы доберётесь быстро и легко, будете жить в красивейших дворцах, пока ваши сердца не обретут покой. А в снах вы сможете встречаться с любимыми, находящимися далеко, говорить с ними, узнавать, как они живут. Это лучший дар Владык, который можно себе представить!

Эльфам, смотрящим на короля, показалось, он плачет.

— А что насчёт твоих детей, государь? — спросила, вытирая слёзы, одна из скорбящих женщин.

Арафинвэ на миг закрыл глаза.

— Я каждый миг своей жизни молю Эру о них — это лучшее, что могу сделать для моих детей. А теперь я король, и все эльфы отныне мои дети. И с этого дня мой долг — молиться обо всех вас с равным усердием.

Сделав знак артистам, чтобы начинали веселить гостей коронации, Арафинвэ улыбнулся.

— Сборы в Лориэн начнутся немедленно, чтобы все нуждающиеся как можно скорее обрели покой. Валинор — земля счастья! И павший во тьму Айну, имя которого более не прозвучит здесь, не сможет больше нам навредить.

Звёздная пыль обильно посыпалась золотом с неба, музыка заиграла громче, пение менестрелей зачаровывало, и на празднике более не осталось места печали.

Примечание к части Ангбанд

(Слабонервные, надеюсь, поняли намёк) На колени!

Когда вошли двое орков, обнаженных по пояс, но с полностью закрытыми черными масками лицами, сияние Сильмарилей вдруг померкло.

«Я вас ненавижу!» — подумал Майтимо, смотря на главное сокровище своего рода, и вспоминая, как ради этих проклятых «родившихся в ладонях Феанаро звёзд» умирал в муках отец, как страшно кричал перед гибелью Асталион, как оборвалась жизнь юного Аратэльмо. В памяти всплыли чудовищные картины гор трупов в Альквалондэ, топях, под стенами лагеря на Митриме…

«Ненавижу!»

Мелькор осторожно снял корону, покрутил в руках и надел снова.

— Что же ты замолчал? — спросил он Майтимо, подойдя ближе. — Неужели разум всё же пробудился в твоей голове?

С ужасом подумав, что Моргот сейчас снова приложит ладонь к его затылку или лбу, Феаноринг напрягся, доставив себе новые мучения — боль в ранах ощутилась с новой силой.

— Именем Создателя Эру, — прошептал Майтимо, и Мелькор хмыкнул.

— Этот пленник должен написать письмо, — спокойно произнес Вала, обращаясь к оркам. — Не сможете подготовить его, почувствуете мою силу на своей шкуре.

Поднеся ладонь к лицу Нельяфинвэ, Моргот немного подумал и положил руку эльфу на грудь.

Сыну Феанаро показалось, что он вдохнул расплавленный металл: жгучая боль вгрызлась в горло, спустилась по гортани, пролилась к спине и впилась раскалёнными лезвиями в лопатки.

Давясь и кашляя, Майтимо заметался, насколько это позволяли стянувшие тело ремни, и вдруг Моргот отпустил его.

Судорожно хватая ртом уже не кажущийся раскалённым воздух, чувствуя, как по вискам стекают смешавшиеся с по́том слёзы, Феаноринг из последних сил попытался выдавить из себя слова Клятвы, и в этот миг обугленная ладонь легла ему на живот. В первый момент стало холодно, а потом внутренности словно затвердели и начали трескаться, выворачиваясь наизнанку.

Вторая рука осторожно погладила Майтимо по голове, и голос, с трудом слышимый сквозь агонию, спросил:

— Может быть, обойдёмся без палачей?

Ответить пленник не мог. Боль рвала плоть на куски, полностью лишая сил. И только сердце продолжало биться ровно и идеально чётко.

Убрав руки от содрогающегося тела, Мелькор посмотрел на орков:

— Я бы с лёгкостью обошёлся без вашей помощи, но у меня нет желания сидеть здесь всё время. Не оставляйте его ни на миг. Или… — Вала обернулся к пленнику, постепенно приходящему в себя, — ты уже согласен?

Майтимо был уже согласен на всё, и лишь очень глубоко в душе ещё горел крошечный огонёк, заставлявший разум цепляться хоть за что-нибудь, лишь бы не сдаться. Да, будет больно, очень больно! Но ведь королю Нолдор, сыну самого Феанаро Куруфинвэ сдаваться нельзя! Принося Клятву, Нельяфинвэ собирался мстить, воевать, бороться! До конца! Каким бы кошмарным ни был конец… И теперь готов отступиться от своего Слова?

— …Да падёт… — содрогаясь от леденящего бьющееся идеально ровно сердце ужаса перед продолжением пыток, прошептал Майтимо. — …На меня… Вечная тьма, если… Отступлюсь…

— Отступишься, — хохотнул Вала, — я поставлю тебя на колени. Мои верные слуги это сделают. Они знают, как.

Сияние Сильмарилей погасло — Мелькор ушёл, ещё раз напомнив задачу. Орки понятливо кивнули.

— …От своего Слова…

Воняющая лошадиной мочой мокрая тряпка заткнула рот, вызывая сухие приступы рвоты.

— Будешь говорить, — поучительно сказал орк, — когда я спрошу.

Ещё один ремень притянул тело за талию, окончательно лишив возможности двигаться. Нижнего левого ребра коснулся металл.

— Напишешь письмо? — спросил палач, вынимая вонючую тряпку изо рта пленника.

Чтобы не согласиться, пришлось потратить остаток сил.

— …Клянусь вечно… преследовать огнём и мечом…

Продолжать говорить не позволили, и ребра слева коснулось тонкое раскалённое лезвие, погружаясь глубоко в плоть, скребя по кости. Не обращая внимания на сдавленные крики жертвы, палач сделал надрез по всей длине ребра, а потом — ещё один, на палец выше. Обожжённая плоть практически не кровоточила, зато боль причиняла многократно более мучительную.

Подцепив у основания ребра лоскут кожи, орк начал медленно отрывать его от мышц, и, дойдя до конца разреза, сильно дёрнул.

Бросив окровавленный ошмёток в лицо пленника, орк вытащил изо рта Майтимо тряпку и, нагнувшись к уху пленника, громко спросил, чтобы его голос был слышен сквозь крик боли, переходящий в хриплый вой:

— Напишешь письмо?

Ответа не последовало, и тряпка снова оказалась во рту.

Где-то в дальнем углу камеры зашипели угли, и в оголенную, лишённую кожи плоть впились раскаленные щипцы, подцепляя ребро. С душераздирающим хрустом кость переломилась, и пленнику снова был задан вопрос.

Хруст.

Вопрос.

Хруст…

И кровавую вечность спустя, ребро превратилось в мелкие осколки.

Майтимо уже ничего не мог ответить на задаваемый вопрос, это стало знаком для палачей, что пленник сделает всё, что бы ему ни приказали. Зашив рану толстой нитью, орки пинком выдвинули на середину камеры низкий