Не прощаемся, мама…

Огромный костёр превратился в едва различимую точку света на чёрной земле, и только лента далёкой реки сверкала в серебряном свете лун чешуёй уставшего от долгого пути дракона. Чистые слёзы двух сестёр застывали на морозном воздухе звенящей высоты, и те алмазами украсили их перья, вобрав в себя печаль и умиротворение.

Не прощаемся, доченька…

Песня лилась в Небеса, провожая в дорогу необыкновенных женщин, а их друзья оставались, чтобы завершить начатое…

Зачем они здесь? Ещё не всё, что задумано, завершено, ещё слишком много впереди трудных и опасных дел, слишком много дорогих сердцу людей связывают с ними свои мечты и надежды. Уйти сейчас — значит предать их, всех, кто ещё дышит и борется, и тех, кто отдал свою жизнь в борьбе. Так нельзя, так неправильно, и поэтому им надо остаться, надо сжать зубы, и, не теряя светлой памяти о павших, снова подняться с колен. Так надо…

Лесавесима и Хилья огромными птицами опустились в траву, сильные крылья встревожили ударами воздуха остывающие угли, чей свет выхватил из мрака шесть закованных в чёрные одежды фигур.

Элан подошёл к своим дочерям, чьи удивительные глаза горели во тьме путеводными звёздами, и обнял стройные шеи:

— Так случилось, что в этом кровавом водовороте ни мне, ни вам не суждено было услышать последние слова ваших матерей. Мы всё время куда-то спешили, сражались, опять мчались, сломя головы… Простите, так вышло…

Они тяжело хватали воздух, сердца обливались кровью от тоски, горячее дыхание с хрипом рвалось облаками пара, слёзы росой падали в траву.

— Я не знаю, что бы они сказали, но знаю точно одно — ваши мамы очень хотели, чтобы вы жили и улыбались.

Элан прекрасно знал, что творилось в душах крылатых сестёр в эти тяжёлые дни, и что за мысли грозовыми тучами клубились в их сознаниях. Как боялся он потерять их, ведь не мог удержать безумного порыва: подняться ввысь, сложить крылья, и через несколько ударов сердца уйти туда, куда ушли мамы…

Он отстранил детей, снова заглянул в их глаза, и дочери улыбались сквозь слёзы светлой печали.

Мы будем жить дальше…

Неслышной тенью к эволэкам подошёл дед Никанор:

— Куда вы теперь?

Диолея глубоко вдохнула прохладу ночи, напоённую запахами леса.

— Наши пути расходятся, — ответила девушка. — Простите, что убегаем вот так, посреди ночи.

— Дану мы покупали официально, и её местонахождение известно, — пояснил Лис, сокрушённо качая головой. — Так, что гости нагрянуть могут в любой момент.

— Ну, раз так, идите, — он посмотрел на умирающий огонь. — Курган мы насыпем, не сомневайтесь, так что приезжайте, когда захотите повидаться со своими.

— Хорошо, — Элан пожал широченную ладонь. — По коням!

Все заспешили к ожидающим машинам — ночь летом недлинная, а лучше к утру оказаться как можно дальше отсюда. Эволэки уже успели рассесться по вездеходам, которые сиротливо опустели, оставив двух человек в погребальном костре, когда Лассаву поймала за рукав женщина:

— Мы, когда ваших девочек мыли, в одежде Ханнеле нашли… Вот…

Она протянула сложенный листок. Прямо хоть в музей боевой славы отдавай. Белоснежная бумага испачкана кровью, а на ней знакомый почерк. В свете фар не без труда, буквы расплылись, староста прочитала:

— Пусть всё окажется обманом, но моя любовь к вам была правдой, — Лассава распрямилась, и, спрятав бесценный листок за пазухой, поблагодарила. — Спасибо.

Три «кота», погасив свет, потянулись призраками по дороге, даже урчание моторов скрылось от слуха так же быстро, как и тьма поглотила их приземистые силуэты.

* * *

Императрица до утра не могла сомкнуть глаз, и сейчас, перед объективами бесчисленных камер, выглядела не лучшим образом. Такая же стройная и серьёзная, как и положено быть Владычице в трудный час, она без намёка на волнение обращалась к затерянным в северных землях храбрецам, надеясь, что они услышат её призыв.

— Дорогие сограждане, многие не понимают, почему я так двусмысленно и осторожно отвечаю на вопросы, и я скажу прямо. Я глава Державы, и не имею права говорить иначе. Наша Родина — родина Закона, и я, ваша государыня, не имею права ставить себя вне закона, обвиняя кого-либо или, наоборот, снимая вину с кого бы то ни было. Никто не выше Закона!

Умела она привлечь внимание! Знала о своём умении и пользовалась им мастерски, заставляя слушателя затаить дыхание.

— Но сегодня перед вами стоит не Императрица, и не властительница Империи обращается к вам. Я просто женщина, которая не находит себе место, ведь пропали её дети. Вы знаете, о ком я говорю.

Она выдержала паузу, ровно столько, сколько нужно, не переигрывая.

— Наши дети, потеряв веру в справедливость, боролись с жестоким и коварным врагом, и мы не знаем, где они, и что с ними. Мы верим в их силы, и надеемся увидеть их вновь, но я прошу всех и каждого, помогите. Их жизни, как и жизнь любого человека, бесценны, и если вы встретите их на своём пути, молю, помогите им вернуться домой. Расскажите им, что их тут любят и ждут, расскажите, что, несмотря на все невзгоды, есть люди, которые не верят лживым речам и поспешным обвинениям. Скажите, что мы не оставим их в беде, и будем сражаться за них так же беззаветно, как они сражались за нас.

Её голос в огромном зале Императорского дворца ещё долго не мог, несмотря на прекрасную акустику, затихнуть, звуча призывным набатом под сводами, и, выждав, когда умрёт последнее, самое слабое эхо, Анна Сергеевна тихо добавила: