– Ты.

– Я не пью совершенно, – заявила бабуся и ловко побежала кбалкону, где стоит ящик с овощами, – веду трезвый образ жизни, и потом,Лампуша, где ты видела пьяную свинью? Это милое животное, так же, впрочем, каки я, совершенно не употребляет спиртного.

– Какого черта тебя понесло в кафе?

– Как это? – изумилась Капа. – Танцевать, конечно, нупроглотила парочку-другую бокальчиков, но ведь это ерунда.

– Танцевать?

Капа взбила ярко-красную челку и заявила:

– Не будь занудой, можно подумать, тебе сто лет.

– Но и тебе не двадцать, – парировала я.

– Согласна, – не обиделась Капитолина, – только где сказано,что человек после пятидесяти должен по вечерам гнить в кресле у телика? Мнеохота веселиться. Детей я вырастила, внуков, кстати, тоже, сломалась направнуках, устала. Мужей всех похоронила.

– Их у тебя было много?

Капа стала загибать пальцы:

– Толя, Сеня, Федя, Миша… Кого-то забыла… Никита! Нет, мы сним не расписывались. А! Роберт! Вечно я его забываю, очень противный был,зануда и брюзга. По паспорту сорок лет, а старик стариком, вечно ныл: «Капа,веди себя прилично. Капа не надевай мини-юбку, тебе пятый десяток катит».

Будь его воля, нацепил бы на меня серый халат и противогаз.Кстати, Лампа, тебе никогда не приходило в голову, что если ты накрасишь глазаи губы, то станешь просто красавицей?

Сказав последнюю фразу, бабуся ринулась в коридор, откуданезамедлительно донесся вопль.

– Лампа, закрой сковородку крышкой, я за сметаной побежала,кончилась, зараза.

– У нас еще и картошки нет, прихвати пару килограммчиков, –гаркнула я и тут же прикусила язык.

Похоже, совсем ума лишилась, посылаю старуху за тяжелымикорнеплодами. Но Капитолина не усмотрела в просьбе ничего особенного.

– Ладно, – крикнула она в ответ и исчезла.

Да уж, Капа ведет себя как пятнадцатилетний подросток, и яневольно стала общаться с ней, как с молоденькой девушкой. Странным образом ятеперь совершенно не замечаю ее морщин. Взгляд упал на зеркало. Не успевсообразить, что делаю, я схватила Капину косметичку и принялась тщательнокраситься. Когда-то, выходя на сцену в обнимку с арфой, я, естественно,накладывала макияж. Все актеры, в том числе и мужчины, используют декоративнуюкосметику. Делают они это отнюдь не из кокетства, а из самых простыхутилитарных соображений. Ненакрашенное лицо кажется из зрительного зала белымпятном. Но в обычной жизни я редко пользуюсь косметикой.

Стукнула входная дверь, и появилась усталая Катюша.

– Что с тобой? – удивилась она. – Просто кабаре-канкан!

– Ничего, – буркнула я и отправилась смывать макияж.

Большую половину дня я провела в хозяйственных хлопотах,периодически пытаясь дозвониться до больницы, куда уложили Володю. Но всправочном бюро кто-то просто повис на проводе, и узнать о состоянии здоровьямайора мне не удалось. В «Шерлоке» никто не отзывался. Очевидно, Федькаработала вовсю, получив таинственного клиента, желавшего иметь дело только сней.

Посчитав себя свободной, где-то около шести вечера я поехалана улицу Ударников. Небось Королев Евгений Сергеевич, отправивший ту подлуютелеграмму, уже вернулся с работы и коротает время, уютно устроившись передтеликом с бутылочкой пивка.

Дверь распахнула раскрасневшаяся женщина, лет пятидесяти.Вытирая мокрые руки фартуком, она спросила:

– Ищете кого?

– Королев Евгений Сергеевич тут проживает?

Хозяйка испугалась:

– Господи, вы из милиции, опять Воробьев жаловался? Ну,поверьте, коли у него вновь шины проколоты, мой сын ни при чем. Мальчишкасегодня весь день сидит дома, температура у него. Женька, урод, поди сюда!

В коридор выглянул худенький бледный подросток летдвенадцати и ломающимся баском спросил:

– Чего?

– Того, – заорала мать, – допрыгался, дохулиганился,довыражался. Явились тебя арестовывать.

– Ничего я не делал, – загундосил паренек, – телик смотрел ив приставку играл, честное слово.

Мамаша попыталась ухватить его за ухо, но сын ловкоувернулся. Видя, что хозяйка готова начать боевые действия, я попыталасьзадушить конфликт в зародыше:

– Нет, нет, просто мне нужно побеседовать с Евгением,по-дружески.

– О чем? – насторожилась мать.

Я вытащила из кармана телеграмму и показала парню.

– Ты отправлял?

– Ну, – настороженно протянул тот, – было дело, а чего –нельзя?

– Видишь ли, Евгений, – ласково сообщила я, – естественно,можно заниматься почтовыми отправлениями. Только ты, дружочек, к сожалению,влип в крайне неприятную историю. Впрочем, думается, что ты тут ни при чем, нузачем тебе доводить до смерти Надежду Киселеву, а? Или я ошибаюсь? Ты ее зачто-то ненавидел?

Парень попятился:

– Вы че?

– Ой, горюшко, – зарыдала в голос его мать, – у всех дети,как дети, а мой урод! Одна тяну, без отца, вся извелась, как одеть, обуть, аон! Вечно гадости на уме. Говори сейчас же, что за телеграмма!

И она со всего размаха отвесила сыну звонкую оплеуху. Подростокстукнулся головой о косяк и неожиданно заплакал.

– Не бейте его, – испугалась я, – не надо. Давайте я пройдув комнату и поговорим спокойно.

Хозяйка посторонилась и указала рукой на дверь, ведущую вкухню. Втиснувшись между столом и подоконником, я уселась на колченогуютабуретку и спокойно сказала:

– Разрешите представиться, Евлампия Андреевна Романова, но,поскольку я хочу избежать официальности, можно просто Лампа.

– Вера, – буркнула хозяйка.

– Очень рада. Верочка, не надо волноваться, похоже, Женясовсем не виноват. Скажи, дружочек, как ты оказался в Журавлеве? Не ближнийведь свет.