Я вышла на улицу и вздрогнула. Темнота сгустилась, впередилежал безлюдный пустырь. Нацепив поверх шапочки капюшон, я понеслась пообледенелым комьям и через пару минут оказалась перед угрожающе тихимкладбищем. Сердце провалилось в ноги, желудок, противно сжавшись, наоборот,поднялся вверх, к горлу, по затылку и спине забегали мурашки. Мне совершенно нехотелось идти ночью одной через заброшенный погост, но альтернативы не было.Может, и имелся обходной путь, но я его не знала, а бродить по окрестностямхотелось еще меньше, чем пересекать кладбище. Но делать нечего, пришлось,сдерживая вопль ужаса, ступить на довольно широкую дорожку, обрамленнуюмогилами.

Половину пути я проделала бегом, потом в боку закололо, ногиотяжелели, пришлось остановиться и сесть на одну из покосившихся скамеечек. Туттолько до меня дошло, какого дурака сваляла. Следовало просто быстрым шагомпересечь опасный участок, а я понеслась сломя голову, но, будучи человекомсовершенно нетренированным, мигом выбилась из сил и теперь вынуждена сидеть вжутком месте, разглядывая могилы. Было тихо-тихо, словно рядом не огромныймегаполис, а дремучий лес.

Я слегка отдышалась и уже собралась продолжить путь, каквдруг один из огромных крестов задвигался, а потом повалился набок. Яоцепенела, в полном ужасе наблюдая, как шевелится нечто, больше всего похожее накучу тряпья. Потом оно выпрямилось и превратилось в корявую, коротконогуюфигуру. Нечто вытянуло руки вверх. Я глянула на ожившего мертвеца, хотелаопрометью броситься прочь, но ноги словно подломились в коленях.

Зомби тянулся к черному мрачному небу, лица его я, славабогу, не видела. Существо неожиданно издало дикий звук, похожий на вой.

Я вскрикнула, но сдвинуться с места не смогла, ногипарализовало. Мертвец повернулся в мою сторону, потом, хрипло закашлявшись,шагнул к скамеечке, где, потеряв остатки самообладания, сидела я. Фигураделалась все больше, когда она закинула ногу, чтобы перелезть через ограду,отделявшую могилу от дорожки, я, коротко взвизгнув, лишилась чувств.

Я очнулась – по лицу текли струйки воды, нос ощущалнеприятный запах. Не открывая глаз, подумала: ну и дрянь же приснилась! Прокладбище и ожившего мертвеца.

– Эй, – раздался незнакомый, хриплый голос, – ты как, жива?

Я села и, больно ударившись головой о потолок, открылаглаза. Передо мной предстало маленькое, темное помещение, освещенное свечкой,воткнутой в консервную банку. У стены, на ящике, сидела баба с испитым лицом.

– Во, – сказала она, – очухалась! Я-то уж испугалась, неровен час, помрешь, тащи тебя потом на свалку, хлопот не оберешься.

– Где я?

– У меня в гостях, – хмыкнула бомжиха, – добро пожаловать вгостиницу «Вечный приют».

И она захохотала, обнажая черные, обломанные зубы.

– Ты живая? – глупо поинтересовалась я.

Баба захохотала:

– Живее некуда, напугалась, да?

– Кто бы не испугался, когда крест набок валится, а потомиз-под земли вылезает нечто и воет.

– Ничего я не выла, – оскорбилась тетка, – зевала ипотягивалась, неудобно тут, потолок низкий, не выпрямиться как следует, вот ивыламывалась. Здесь склеп, сообразила?

Я оглянулась вокруг: похоже на то. А на чем я, интересно,лежу? В ту же секунду я поняла, что служит бомжихе кроватью, и меня словноветром сдуло на пол. Так и есть! Рваный, грязный матрас покоился на чем-тострашно напоминавшем саркофаг.

– Ой, не могу, – захохотала пьянчужка, – сил нет! Чегоиспугалась? Тихий человечек, спокойный, истлел весь. Валя.

– Что? – проклацала я зубами.

– Валентина, а тебя как кличут?

– Евлампия.

– Ну, едрить вашу маму, – пришла в полный восторг Валя, – имечкокрасивое. Тут одна Евлампия тоже есть, давно успокоилась – в тысяча восемьсоткаком-то.

Не могу сказать, что испытала особую радость при этомсообщении.

– Значит, ты не зомби, – на всякий случай еще раз уточнилая.

Валя хрипло хихикала:

– Нет пока, поживу еще, какие мои годы.

– Не страшно?

– Тут хорошо, тепло, – пояснила Валя, – а на заработки кметро бегаю, мне бы до весны перекантоваться, а там на дачу съеду.

– Куда? – удивилась я.

– В парк, – пояснила Валя, – на травку.

Я натянула шапочку.

– Ладно, извини, напугалась я очень.

– Это что, – веселилась Валечка, – тут несколько дней назадтакая пенка вышла, во, гляди!

И она продемонстрировала мне грязный гипс, явно снятый сруки.

– Во, штука! Вылезаю днем из своего склепа, часов вдвенадцать, потягиваюсь, а по дорожке бабка шкандыбает, такая вся из себярасфуфыренная, волосья ниже плеч свисают. Увидела меня, как заорет, словнопотерпевшая. Уши прям заломило.

Валечка только подивилась человеческой глупости. Ну ладно, предположим,можно перепугаться до полусмерти, увидев ночью на кладбище непонятную фигуру!Но днем, в полдень? Надо же быть такой идиоткой, всем же понятно, что мертвецыникогда не выходят при солнечном свете! Валентина решила успокоить припадочнуюи прохрипела:

– Не ори, нормально все.

Голос у Вали густой, похожий на мужской, этакое сильнопростуженное меццо. А вы чего хотели? Попробуйте сохранить колоратурноесопрано, ночуя в сыром склепе!

Услыхав басовитый тембр, кретинка, не переставая визжать,отступила влево, а потом сделала совсем уж идиотскую вещь.

– Прикинь, – веселилась Валечка, – у ней рука быласломанная, правая. Так она стащила гипс и в меня швырнула, а потом как деранетпо дорожке, во до чего перепугалась, до усрачки! А я только рада. Подобралагипс и гляди чего.

Ловким жестом бомжиха всунула руку внутрь грязно-серогококона.

– Класс, да? – по-детски спросила она. – Теперь у ларьковстою, и все подают. Жалеют. Ох и умора, только вспомню, как та бабенка драпала,прямо ржа разбирает, так синие пятки и мелькали.

– Почему синие? – машинально удивилась я, отряхивая брюки. –Пятки, они розовые или желтые.