— Естественно. Там Его величество именовался порождением и хранителем животворного света звезды Ассоан. В межпланетной истории цивилизаций подобные культы не редкость, и их причисляют к солярным.

Нион Ойонай сделал жест одобрительного согласия. Он, конечно, тоже был хорошо об этом осведомлен. И, как всякий музейный сотрудник и вдобавок важное должностное лицо, ценил точность в терминологии.

— К сожалению, господин магистр, при переселении добровольцев с Уйлоа никто не озаботился судьбой Императорского архива. Он хранился в особо укрытом месте. Из дворца захватили только то, что оказалось на самом виду. А поскольку эвакуация велась в основном не с Фарсана, а с Сеннара, приоритет отдавался другим культурным и материальным ценностям. Брали то, что могло практически пригодиться на новой планете. Никому не пришло бы на ум спасать какие-то старые письма с прошениями на имя Его величества.

— Но они ведь существовали?

— Вероятно, не в той форме, как нынешние. Каждый подданный мог обратиться к Императору по важному поводу, личному или общественному. Для таких обращений при ратушах или административных зданиях имелись особые ящики. Где-то один, где-то два — дабы легче было потом отделять сообщения о непорядках от всяческих просьб. Однако, насколько я знаю, массового потока писем не наблюдалось. Разумнее было записаться на прием к чиновнику, ведавшему конкретными делами, чем дожидаться — и не дождаться — ответа из Императорской канцелярии.

— Образцы прошений не сохранились даже в виде копий и пересказов?

— Нет, коллега. Они лишь изредка упоминаются в других документах, причем не систематично и не в виде обширных цитат. Например, «по прошению некоего лица Его величество Император соблаговолил приказать построить мост», и тому подобное. Поищите сами в томах известного вам издания.

— «Комментированные источники по истории Уйлоанской империи»?

— Да. Но придется перечитывать всё подряд. Электронной версии нет, быстрый поиск по отдельным словам невозможен.

— Благодарю вас, многочтимый профессор Ойонай.

— У вас есть другие вопросы, господин магистр?

— Лишь один. Отчего такая секретность вокруг этих писем? Зачем их хранят в служебном архиве Императорского правительства, а не где-то еще?

— Поразмыслите сами, коллега. Будь вы сотрудником соответствующего ведомства, вы бы тоже держали их там.

— Извините, профессор, я, вероятно, слишком наивен.

— Вы мыслите, как ученый. А у них совершенно иная логика. Диктуемая отнюдь не стремлением к новым открытиям, а заботой, скажем так, о спокойном развитии нашей Империи.

Побеседовав с иерофантом, Лаон помчался назад в университетский кампус — забрать из школы Ласси. Учеба давалась ей на удивление легко, хотя она оказалась самой младшей из одноклассниц. Почерк, правда, пока еще крайне коряв, зато она сызмальства знает множество умных слов и на устных заданиях вырывается вперед, а в математике идет вровень с мальчиками. Плавает и ныряет вообще лучше всех (ну, еще бы!), танцы быстро освоила, только с музыкой не особенно ладит: прочие дети уже играют кто на флейте, кто на калинсе, кто на стеклянном органчике — мийон эреллай. Утруждать ее и себя дополнительными занятиями Лаон не имеет возможности. Музыка — дисциплина не обязательная, к ней приобщаются во второй половине дня, после всех остальных предметов. Довольно того, что она поет своим милым голоском несложные песенки и ритмично позванивает в бубенцы на металлическом стержне — сайссар.

Судя по первому классу, в этой школе больше уделяют внимания светским манерам и разностороннему развитию, нежели основательным научным знаниям. Впрочем, пока еще рано судить. Детям по пять с половиной — шесть лет. До наук они еще не дозрели. В старших классах будет иначе, там их готовят к университету. И, наверное, правильно, что сейчас им внушают правила этикета — если не вобрать такие тонкости с раннего детства, потом наверстать будет трудно. Лаон сам иногда страдает от своей вопиющей несветскости, хотя никто не считает его невежливым и неотесанным. Но всякий раз, оказавшись в обществе аристократов, он не улавливает все оттенки их обхождения и не может понять, они искренне интересуются им или это лишь форма ничего не значащей равнодушной любезности.

Профессор Каллео Вайянс и иерофант Нион Ойонай, безусловно, относятся к Лаону хорошо, однако оба накидали ему сегодня столько двусмысленных фраз и не слишком прозрачных намеков, что ломать над этим голову предстоит еще долго.

А впрочем… Нион Ойонай предложил ему поставить себя самого на место чиновника из правительственного архива.

Допустим, в распоряжение Лаона каждый год поступают сотни… нет, тысячи!.. писем на августейшее имя Звездного императора. Проще всего — взять выборочно десяток из них и, как в лотерее, устроить им выигрыш. Остальные — выкинуть, даже не просмотрев. Но это неправильно! В непросмотренных письмах может содержаться какая-то важная информация. Особенно, если пишет ребенок. Дети доверчивы и весьма откровенны. Они могут выдать любые семейные тайны. Не все же, как Ласси, настолько довольны своей повседневной жизнью, что не просят подарков. А бывают и взрослые, которые простодушней детей.

Тот, кто не просто читает письма к Звездному императору, а использует их как источник бесценных сведений о настроениях в разных стратах общества, о насущных потребностях в деньгах, лечении, справедливости и утешении после тяжких утрат, может в самом деле творить чудеса. Устранять напряжение там, где оно грозит обернуться взрывом, смягчать семейные коллизии, возвращать уверенность в торжестве законов над произволом.

Поэтому профессор Вайянс и сказал, что эта тема — скорее для социологов, чем для историков. Но социологи тоже этим не занимались; Лаон не помнит таких публикаций. Очевидно, при служебном архиве свои специалисты, и их изыскания — закрыты для посторонних.

Для проверки своей гипотезы Лаон всё-таки сунулся в архив Императорского правительства. Ему очень вежливо обяснили, что в настоящее время интересующий его исторический фонд закрыт на инвентаризацию и никому не доступен. Посмотреть каталог? Каталога нет, документы рассортированы по годам и по номерам. Письма текущего года, которые пока не заархивированы? О нет, уважаемый магистр Саонс, в них может быть совершенно конфиденциальная информация, затрагивающая чью-то семейную честь. Это частные, даже интимные письма, их никогда не показывают посторонним. Срок давности — тридцать девять лет, но и в этом случае пришлось бы заручиться разрешением представителей соответствующих фамилий.

В общем, как и предполагалось, отказ. Не совсем оскорбительно категоричный, но вполне однозначный. И рекомендательное письмо из университета ничему бы не помогло. Даже ссылка на доверительные отношения с главным иерофантом не сработала бы. «А, так вы хорошо знакомы с господином профессором Ойонаем? Прекрасно! Чего же вам еще надо? В Императорском музее есть небольшая коллекция необходимых вам писем, они совершенно доступны»…

Однако и эта