По ее милому лицу в форме сердечка пробегает какая-то тень, но я не успеваю определить, что это такое.

— И зачем, скажи на милость, мне что-то придумывать? Ладно, позвони мне завтра.

Аиша убегает под уже непрерывные трели телефона, забыв о Нью-Йорке, о моем грехопадении да и вообще о нас.

— Зуб даю, это был Варун. Им не терпится заняться тем самым, как кроликам, — выдает Пиху и хлопает по столу.

В паре кушеток от нас пара за столом самозабвенно ссорится, и у мужчины ноздри трепещут так, будто исполняют ритуальный танец. Они на мгновение оглядываются на нас, потом снова возвращаются друг к другу.

Почему он мне кажется таким знакомым…

Ой!

Да это же Омерзительный Лалит, голозадый друг детства.

— Зи, соберись! — Пиху щелкает пальцами перед моим лицом. — Куда ты там смотришь? Мы сейчас разговариваем о твоей жизни!

— Да так, вон там сидит драгоценный отпрыск одной Тетки-из-Засады. Я столкнулась с его матерью на свадьбе Аиши. Кажется, наши семьи когда-то были соседями, и мы с ним в детстве за ручку бегали по двору голышом.

— На тебя это похоже! — Пиху тут же разворачивается, чтобы посмотреть, о ком идет речь.

Ссорящаяся пара не видит нас, потому что мы сидим довольно далеко от них, за пальмовыми ветвями. К тому же в зале неяркий свет, стало больше посетителей и постоянно ходят официанты.

— Теперь он бегает с совсем другой женщиной. И вот она определенно голая. — Пиху склоняет бокал в сторону дамы моего друга детства, одетой в удивительное серебристое платье…

Святые небеса. Это та самая Бюстина из туалета!

— Я видела эту девушку в туалете. Давай называть ее Бюстиной, — шепчу я Пиху.

Та сначала хихикает, а потом с восторгом и ужасом смотрит на достоинства предмета нашей беседы, выставленные напоказ.

Бюстина вытянулась на кушетке. Она похожа на томную кошечку или на молчаливую русалку. Все мужчины в баре пялятся на нее, как изголодавшиеся матросы. Все, кроме Омерзительного Лалита, который вне себя от этих жадных взглядов.

Так вот, значит, кто боится сильных женщин. Он пытается загородить ее от чужих глаз собственным телом. О, даже набрасывает ей на грудь коричневую тканую салфетку, которую она срывает и бросает ему в лицо. Мы с Пиху наклоняемся вперед, в ожидании продолжения.

— …Художник… хочет меня написать…

— …Прикройся, я, черт побери, надеюсь…

— …Маменькин сынок… говнюк!..

— …Ядовитая… распущенная!..

— …ГРЯЗНАЯ СВИНЬЯ… женись на деревенской тетке, покрывающей свою пустую голову!

Бюстина, сверкая очами, взлетает со своего места. Пресловутый бюст дрожит от гнева. Грязная Свинья приобрел густо-лиловый цвет, то ли от стыда, то ли от гнева. Он явно не знает, что ему делать: пытаться прикрыть ее собственным телом или продолжить выяснять отношения. На всякий случай он решает совместить оба занятия.

— …Что… мои родители… скажут…

— …Уже тошнит от… пошел… ХВАТИТ!

Бюстина быстро допивает свой коктейль и уносится прочь, а жадные мужские взгляды ловят каждое ее движение. Грязная Свинья, оторопев, остается на месте глядя на смятое в ссоре покрывало.

Мне его немного жаль, но я не особенно вдумываюсь в то, что сейчас между ними произошло. Вряд ли я еще увижу кого-нибудь из этих двоих. Я откидываюсь и допиваю свой белый коктейль. Я посмеялась, и мне стало получше, но усталость быстро берет свое. С каким удовольствием я бы сейчас положила голову на эту подушку валиком и уснула, растворяясь в море белых кушеток, белых коктейлей и белых же подушек. Уснула и забыла обо всем. Здесь все цвета выгоревшей слоновой кости. Наверное, это и есть цвет забвения и покоя.

ГЛАВА 8

ГОДЗИЛЛА

Наступила очередная пятница, и до обеда офис гудел от бурной деятельности. Стучали клавиатуры, шелестели бумаги, неистово звонили телефоны, и дождь за окном поддерживал настрой, в считаные мгновения переходя от ливня к капели и обратно. Предобеденная расслабленность обошла всех стороной: все с нетерпением ждали выходных. Даже в Чоту энергия била ключом. Интересно, это из-за новой книги или близящейся субботы?

Я сегодня не в настроении ломать голову над загадками и жду, когда уже можно будет закончить работу, чтобы отправиться на встречу выпускников, назначенную на половину восьмого. Впрочем, никто из важных гостей не появится до восьми. Как хорошо, что мы будем гулять допоздна!

Предыдущее празднование пятилетия выпуска длилось до утра, и уборщице пришлось нас выгнать, чтобы подготовить актовый зал и школу для учеников. Это значит, что и в этот раз я смогу пробраться домой, когда папа с мамой будут в постели и не станут задавать мне тонко завуалированных вопросов о работе, с помощью которых проверяют, не появились ли у меня еще какие-нибудь глупые идеи вроде американской стажировки.

А им и не нужно задавать вопросов, которые являются пыткой для меня. Все уже и так ясно.

Через неделю после встречи в баре и за две недели до начала стажировки я решила последовать совету Пиху. Собрав остатки мужества, я спросила у мистера Арнава, ждут ли меня еще в Нью-Йорке. Он немного постоял рядом со своим креслом, постукивая пальцами о рабочий стол красного дерева. Пока он так стоял, молча выстукивая какой-то ритм, я думала, что он делал выбор. Напряженное ожидание становилось невыносимым, как вдруг его плечи под рубашкой в голубую полоску ссутулились, и он вздохнул.

— Мне очень жаль, Зоя. — Он выглядел так, будто ему действительно было жаль. — Жаль, что вы не задали этот вопрос раньше. С тех пор как вы отклонили наше предложение, прошло довольно много времени. В Нью-Йорк едет Барат Гупта из отдела сбыта.

Он не сказал «вместо вас», да это было и не нужно. Я и так все поняла. Да и весь офис знал.

Хватит рыдать, возвращаемся к «Эксель». Эти цифры сами собой в сводную таблицу не сложатся. Кстати, я не рассказывала, что еще успела сделать? Под впечатлением от того, что вместо меня в Америку поедет Барат Гупта, я подала заявление в три разные фирмы, находящиеся в Нью-Йорке. Ну а что плохого, я это сделала шутки ради. Надо же мне проверить, хватает ли у меня квалификации, чтобы самостоятельно найти работу за рубежом. Мы же говорим о стране, куда стремятся лучшие из лучших, стране изобилия и колыбели Голливуда. А еще — о стране, совершенно непохожей на Индию. Одно дело, когда тебя туда отправляет твоя компания, и совершенно другое, когда тебя принимает на работу американская фирма. Мне, конечно, там ничего не светит,