— Слава Богу! Думал, не вытащу тебя, — хрипит незнакомец, вытирая лоб рукавом.

«Бог».

Раз спокойно произносит это слово, он точно не черт и не дьявол. Но где я? Попытка приподняться.

— Ты полежи, не вставай.

Легкое похлопывание по плечу. Убийства. Побег. Я уложил в могилу троих. Эйдена Келли, Крейга Томпсона. И Франк. Туристическая база. Толстяк Берни тоже на моей совести.

Револьвер.

Где он? Старик нашел его? Вещмешок. Мой шестизарядный Кольт «Питон». В его барабане еще целых три пули.

Комната.

Ободранные обои. Закоптившийся очаг с тлеющими угольками. Над ним — фото в рамке. На фото парень, на вид, лет двадцати трех. Фуражка. Парадный китель. Внизу какая-то надпись. Не разобрать. Старик сидит рядом, на стуле. Читает какую-то бумажку. Инструкцию от лекарств. Укол. Этот человек вытащил меня с того света? Сглатываю. Во рту страшно пересохло.

— Пить, — шепчу.

Старик вздрагивает.

— Сейчас-сейчас, сынок!

Встает. Торопливо идет куда-то. Скрывается в соседнем помещении. Всплески. Похоже, он наливает воду из чайника или кувшина в кружку. Облизываю губы. Глубокие трещины.

Незнакомец.

Некрасивое лицо. И сияющая улыбка. Какая-то победная. Чашка на тумбочке. Рядом — стойка с капельницей. Летняя стажировка в больнице. Заходящаяся от неровного дыхания Элис Ньюман на кушетке.

— Ну-ка!

Старик помогает приподняться. Запах пота, рыбы, черствого плесневелого хлеба. Край чашки у губ. Чудовищная жажда, Боже! Глоток… Еще один. Мокрый подбородок. Капли на шее и груди.

— Тише-тише, не торопись, — приговаривает незнакомец.

Вытереть рот. Рука еле слушается. Рукав бордово-коричневой рубашки в клетку. Чужая вещь. Где моя одежда? Ниже живота — старомодные трусы. Бледные ноги. Шерстяные носки покалывают пальцы и пятки. Черт! Не было у меня этих бабушкиных носков. Джинсы. Мёрзлая, лесная земля. Теплая моча с кровью. Старик наверняка выкинул штаны.

Взгляд.

Старик смотрит с теплотой. Слезы в уголках глаз. Он растроган или это старческое? Улыбка. Нескольких зубов не хватает. Имеющиеся — серо-желтые, гнилые. Озноб по телу.

— В доме холодновато, да? Сейчас, сынок. Принесу дровишек.

Старик выходит. Я жив. Что случилось с моим рассудком? Какой-то дикий сбой произошел. Я был не в себе и не собой. Потекшая крыша. Когда это случилось?

Пятнадцатое.

Дом Эндрю Вульфа. Франк. Или всё же с семнадцатого на восемнадцатое? День рождения и ночь убийств. Число. Какой сегодня день? Покалывание. Щека чешется. Черт! Многодневная щетина. Я тщательно брился и принимал душ перед тем, как отправляться мстить. Две ночи в лесу. Сколько же дней провел в отключке? Пять? Шесть? Похороны уже прошли?

Вспышки.

Несколько раз приходил в сознание. От звука своего голоса. Страшные бредовые видения. Крики, стоны. Звал маму. Звал Франк. Их обеих нет. Скрип. Старик входит с охапкой дров.

— Погоди, будет тепло. Ты, наверное, хочешь есть?

Старик подкидывает пару поленьев в очаг, остальные кладет рядом. Раздувает. Запах костра.

— Хорошо бы тебе выпить куриного бульона, но у меня нет ничего такого…

Куриный бульон. Мечтал о нем перед тем, как отключиться.

— Машина вчера заглохла, а до ближайшего магазинчика миль двадцать.

Так и знал. Глухомань, медвежий угол. Беднота.

— Хотя погоди. У тебя ж в мешке была какая-то еда.

Старик на кухне. Грохот посуды. Значит, вещмешок он прихватил. Нашел всё: деньги, оружие. Его это: «сынок» и «Бобби». Мистическое совпадение. С детства ненавижу «Боб», «Бобби». Роб или Роберт — без вариантов. У этого человека, как и у меня, подтекает крыша. Он принимает меня за своего сына? Если так, то это плюс. Значит, не пойдет к копам. Но, как только немного окрепну, сразу соберу манатки и смотаюсь из этого странного места.

— Бобби! Грибной суп-пюре пойдет? — кричит старик.

Черт, как же заставить себя говорить?

— Слушай, сынок! А кто такой Франк? Что-то я не припомню друзей с такой фамилией. Это твой армейский приятель?

Эх, если бы! Всё гораздо поганее. Ужасное прошлое.

Сын.

Кое-что теперь ясно. Военнослужащий на фото. Что же случилось с Бобби? Он погиб? Бедный старик! Сойти с ума от горя можно. Испытано на себе.

— Во-о-от, готово, Бобби. — Незнакомец несет тарелку.

Урчание в желудке. Голод.

— Я Роб, — выдавливаю.

— Робби-Бобби, — нараспев произносит он, помешивая суп ложкой.

Пришедшие от аппетита силы. Привстаю без помощи. Реинкарнация? Может, в параллельном мире я правда сын этого человека? Нет. Суп из банки и вещмешок. Счастливая случайность. Совпадения и никакой мистики. Старик присаживается на край дивана. Подносит ложку.

— Ну-ка…

— Я сам. — Протягиваю руки.

— Не гони коней, мальчик! Вот поправишься, и мы пойдем на рыбалку.

Забота. Горячая вкусная еда. Жар очага.

— Вот та-а-ак! — тянет старик, собирая остатки супа.

Нега от сытости. Испарина. Протираю лоб, макушку.

Что?

Провожу пальцами по голове. Мать твою! Короткий ёжик? Незнакомец меня обрил. Но зачем? В доме какие-то насекомые? Клопы, вши?

— А-а, это… — кивает старик, заметив недоумение. — Пока ты слонялся по лесам, сильно оброс. Решил, что тебе будет приятно очнуться с более-менее нормальной прической.

«Нормальная прическа».

Что это значит вообще? Ненавижу короткие стрижки! Не идут они мне. Фото на стене. Его сын. Сейчас ему было бы сорок с небольшим. Мы с ним совершенно не похожи. Он улыбчивый, русоволосый, коренастый. С голубыми глазами и носом-картошкой.

— На себя посмотри! — хриплю, указывая старику на бороду и длинные патлы седых волос.

Посмотреть бы в зеркало на свой видок. Клетчатая рубаха, бритая башка. Ультраправый радикал. Гопник без штанов и в шерстяных бабушкиных носках. Белый националист — полуиранец. Блеск!

— И не говори, сынок! Знаешь, после смерти твоей мамы я совсем раскис. Видишь, и дом запустил.

Симпатия к старику. Несмотря на горе, на потерю жены и сына, он добродушный, беззлобный. Не то что я. Убийца! Эх, если бы он только знал, кого выходил и приютил…

Глава 25

— Барб, приходи вечером. У меня кое-что есть, — подмигивает Джина.

Ее воздушный поцелуй. Скрывается за дверью. Она имела в виду чудесные капсулы? Да сто процентов. Мне плохо! Они мне нужны. Тот злосчастный, чудовищный день…

— Стоп! Снято! — насмешливый, гадкий и такой знакомый бас.

Винтовая лестница в доме Келли. Огромные лапы в кроссовках. Толстые ляжки, обтянутые тканью спортивных штанов. Кофта с логотипом школьной команды регби. И, наконец, довольная морда Крейга Томпсона. К щеке прижата камера.

Оцепенение от неожиданности… И дикого ужаса! Неужели кокс так сработает? Галлюцинации? Зачем, ну зачем приняла эту дрянь?! Взбудораженное сознание.

Нет! То был не мираж. Томпсон во плоти. Спустился с победоносным видом. Нажал какую-то кнопку на камере. Встал, опершись задом на изогнутые перила.

— Мэй, детка! Совсем выпало из