Но сперва надо тебя опробовать…

Томпсон показал ряд ослиных зубов и облизнулся.

— Ну хватит! — вновь прозвучал тот голос.

Повернула голову. Этот Рэймонд, или как его там, сделал шаг. Рука Эйдена на его плече. Келли остановил парня, смерив его холодным взглядом. Мол, «не вздумай вмешиваться!». Томпсон, глядя через глазок камеры, подцепил сардельками бретельку бюстгальтера. Оттянул вверх. Что дальше? Унизительная боль, похожая на укус от хлесткого удара о кожу? Или рывок вниз и оголенная грудь?

Мой ход, время пришло. Удар! Наотмашь! Такой силы, что сама не ожидала. Четко по руке с камерой! Sony с треском встретилась с полом. Толпа ахнула! Звенящая тишина. Томпсон машинально отскочил назад. Открыл рот и часто заморгал. Его бешеные глаза, наливающаяся краснотой рожа и раздутые ноздри. Ледяные мурашки побежали по моему затылку.

— Ах ты мелкая сука, тварь!

Публичное унижение Томпсона. Его долг перед Келли за испорченную дорогущую вещь. У борова всегда было плохо с самообладанием. Такие, как он, могут метелить не только парней, но и прикладывать руку к девушкам. Не показывать страх! Чуть дрожащими пальцами оправила края блузки, словно лацканы мужского пиджака. Нагло улыбнувшись, подмигнула Томпсону.

Его отделяли футов десять. Боров взревел от ярости и сорвался с места. Прикрыла лицо, развернувшись боком. Глаза зажмурены. Куда придется удар? В висок? В ухо?

Крики. Возня. Кажется, кто-то схватил Томпсона на самом подходе. Рычание и отчаянное сопротивление борова.

— Остынь, чувак! В тюрягу захотел? Ты в курсе, кто ее батя?

Молодым самцам было уже явно не до смеха. Убрала руку от лица. Борова прижимали к стене несколько парней. Сильнее всех напирал тот самый Ричард, или как его. Поздновато опомнились. Удар по башке можно пережить, а вот испанский стыд за всех тех подонков, что вовремя не остановили мерзкое шоу…

— Ноче де па-а-а-ас, ноче д’ямор[24]… — Джина тянет Рождественскую песню.

«Ноче д’ямор» — ночь любви. Испанский язык. Холодок. Ёжусь. Роб читал вслух стихи «Корова»[25] Федерико Гарсия Лорки[26]. На испанском и английском. Ужасно красивые, но грустные. Такие грустные, что захотелось стать вегетарианкой. Роб сказал, что глупо переживать. Так, мол, устроен мир. Он вообще предпочитал всё страшное и мрачное. Поэзия о любви, адресованная мне? Да никогда! Никаких намеков и романтики. В его умнейшей голове лежала целая коллекция темной прозы и поэзии…

Эйден Келли — истинный коллекционер поганых людей. Томпсон клял меня, брызгая слюной во все стороны. Обещал прикончить. Отодвинула мысом туфли камеру в сторону и пошла. Вереница школьных шкафчиков. Спортивная белая майка. Испорченная, разодранная блузка — на полу.

— Вот это да! — воскликнули проходящие мимо парни, когда натягивала облегающую майку.

Глянула в сторону. Толпа кольцом обступила место, где лежала разбитая камера. Лишь Келли смотрел не в тот эпицентр потери, а на меня. Презрительно сплюнула на пол, накинула на плечо сумку, хлопнула дверью металлического шкафчика и двинулась к выходу. Всё! Достаточно уроков. Неплохой, однако, из меня преподаватель хороших манер.

Кусты у школьного забора. Последний косяк на ладони. Печаль! К Эндрю Вульфу дорога заказана: это из-за него месяц провела в реабилитационной клинике летом. Был, правда, один ухажер. Хесус — симпатичный школьный уборщик. Он приносил траву. Но почти сразу запросил довольно высокую цену. Не деньги. Пустой кошелек — наказание предков за то недоразумение на вечеринке. Подумывала, а может, и переспать с Хесусом? Назло маме. Она — настоящий ксенофоб. Постоянно говорила про «латиносов» разные вещи. В итоге передумала. Комплиментики. Бла… бла… бла… Надоело. Дальше поцелуев дело не зашло. Послала его к бесам. Хесус обиделся и назвал меня «Perra». Спустя время выяснила у Роба, что в переводе это значит — «сука».

— Loca — сумасшедшая. Больше тебе подходит, — пошутил тогда Грэйвз.

Отметила, что эти слова круче звучат в сочетании. Пэрра лока…

Толчок в бок. Джина косится.

— Ты чего улыбаешься? — шепчет уголком губ. — Ноче д’ямо-о-ор, — снова тянет.

Пихаю в ответ. Отвали! Пой, мол, свою песню…

Сумасшедшая. Лока. Так назвал меня Эйден Келли, когда застукал в кустах с последним косяком.

— Ты ненормальная, Мэйси Франк!

Сказала, что он мудак. Келли рассмеялся, а затем попросил прощения за Томпсона. Обещал, что тот больше не будет лезть. Очень неожиданно.

— Ты стоял и тупо смотрел, — заметила я. — Так что не принимается.

Эйден подошел так близко, что даже через запах сладковатого дыма слышались нотки его парфюма. Океан, морская волна. Стало не по себе. Он пытался вывести из зоны. Зоны щетинистого, дерзковатого, но комфорта.

— Я смотрел не тупо, а с интересом.

— Ага, с собачьим интересом.

Келли широко улыбнулся. Затем навис, упершись рукой в решетку ограды.

— Знал, что ты справишься, — шепнул он и пробежался взглядом по торчащим ключицам.

— И что же, тебе совсем не жаль новую игрушку? — чуть перевела тему, отстранившись.

Сделала глубокую затяжку.

— Она в порядке, только корпус слегка треснул. Да это и неважно…

Клуб дыма ему в лицо. Эйден сделал шаг назад и кивнул в сторону косяка.

— Тоже люблю такие штуки. Можно? — потянулся к руке.

— Обойдешься!

— Но ты мне должна… — запнулся он.

Стало тошно! Интерес улетучился. Такой же, как все. Даже хуже. Избалованный, циничный. Умеющий обхаживать чуть более изящно, чем прочие. Вспомнила Хесуса и неоплаченный перед ним должок.

— Точнее, я в долгу. Извини. Имел в виду, что ты «должна» прийти в гости. Хочу узнать тебя получше.

Неприязнь к Келли ушла. Любопытство. Зарождающаяся симпатия к сильному игроку.

— Мало ли чего «хочется», Келли. Ты мне неинтересен, — соврала.

Эйден незло ухмыльнулся.

— Весьма предсказуемо, Мэй.

Точно игрок! Он знал, за какие ниточки дернуть. Нить самолюбия. «Знал, что ты справишься», «предсказуемо», — Келли давал понять, что может прогнозировать, управлять.

— Слушай, Нострадамус, шел бы ты лесом, предсказатель хренов!— грубила больше от чувства внутреннего дискомфорта.

— Ладно-ладно… — Эйден, не развернувшись спиной, сделал несколько шагов, напоролся на кусты.

— Ай, блин! — потер уколотый затылок. — Только не закипай, детка. Я всё понял. Тогда до встречи!

«До встречи!» — обещание не оставлять попыток заманить в гости. Внутри кольнуло. Эйден исчез.

— И кстати, прикольное белье! — голос из-за кустов.

Келли не мог видеть, как я улыбнулась.

Глава 22

Франк, где ты? Прошу, ответь! Беги от него!

Глава 23

Колкие, недовольные взгляды свиты Келли. Завидев меня, Эйден подходил, не обращая ни на кого внимания. Первая попытка поцеловать руку. Не позволила. Вторая. Уже смекнула, что такая игра по нраву. Нежные прикосновения. Галантность прошедших эпох. Поджатые губы на завистливых физиономиях Кимми, Надин, Сары,