Когда мадемуазель направилась ко мне с платьем, я заметаласьпо комнате, забилась в угол, дрожа, словно осиновый листок. Стоящие за дверьюшумели, пытались ворваться в комнату. Я умоляла:

— Еще немножко. Прошу вас, минуточку… Я всех позову.

Но домашние мне не верили, продолжали ломиться в дверь,боясь, что я их обману.

Началась борьба. Те, кто стояли за порогом, большие и малые,смеялись, лезли, толкались, распахивали дверь. Я же изо всех сил стараласьсдержать натиск.

В коридоре стоял невообразимый шум от топота детскихбашмаков, подбитых железными подковками.

— Наступление!.. Война!.. — горланили дети.

На шум сбежались все обитатели дома.

Мадемуазель кричала через мое плечо:

— Отойдите, ради аллаха!.. Не надо!.. Платье рвется!..

Но ее никто даже не услышал.

Вдруг шум за дверью стих. Раздались шаги и голос Кямрана:

— Открой, Феридэ, это я… Мне, конечно, не запрещается…Пусти меня, я хочу тебе помочь…

Я чуть не сошла с ума.

— Пусть войдут все — это ничего!.. Но тебе нельзя!..Уходи, ради аллаха!.. Клянусь, я буду плакать.

Кямран, не обращая внимания на мои мольбы, навалился надверь. Обе половинки распахнулись.

Я с криком кинулась в угол комнаты, схватила какое-топальто, закуталась в него и съежилась…

Мадемуазель была близка к обмороку, она рвала на себе волосыи причитала:

— Пропало мое чудесное платье!..

Кямран ухватился за пальто, которым я прикрывалась, исказал, улыбаясь:

— Пора признать свое поражение, Феридэ. Откройся, явзгляну на платье.

Казалось, я окаменела, у меня отнялся язык.

Подождав минуту, Кямран продолжал:

— Феридэ, я только что с прогулки… Очень устал. Неупрямься. Мне так хочется увидеть тебя в новом платье. Смотри, я вынужден будуприбегнуть к силе. Считаю до пяти: раз… два… три… четыре… пять…

Кямран старался считать как можно медленнее. Сказав «пять»,он потянул пальто за рукав, но тут увидел мое лицо, залитое слезами, и совсемрастерялся. Он с трудом вытолкал всех посторонних из комнаты, захлопнул дверь.

Мадемуазель от изумления лишилась дара речи. Кямран,кажется, был в таком же состоянии. Помолчав немного, он сказал наконец робким,удрученным голосом:

— Прости, Феридэ… Я хотел с тобой немного пошутить.Думал, у меня есть на это право… Но ты все такой же ребенок! Скажи, ты простишьменя?

Продолжая закрывать лицо, я ответила:

— Хорошо… Но ты сейчас же уйдешь из комнаты.

— С одним условием. Я буду ждать тебя в конце сада убольшого камня… Помнишь, однажды под вечер, четыре года тому назад, мыпомирились с тобой на том месте. Сделаем и сейчас так же. Даешь слово прийти?..

После короткого колебания я сказала:

— Хорошо, я приду… Но сейчас уходи.

Бедная мадемуазель боялась даже разговаривать с невестой,обладающей столь странным характером. Она молча раздела меня, и я сноваоблачилась в свое коротенькое розовое платье, а поверх надела черный школьныйпередник. Не взглянув даже на Мюжгян, я бросилась к себе в комнату и долгоумывалась холодной водой, пока глаза не перестали быть красными.

Когда я спустилась в сад, уже смеркалось. Теперь мне надобыло прокрасться к Кямрану.

Делая вид, будто это обычная прогулка, я прошла за кухней, перекинуласьдвумя-тремя словами с поваром, затем медленно направилась к воротам. План мойбыл таков: сначала замести следы, а затем уже вдоль забора, садом пробраться кбольшому камню. Но…

* * *

Наша дворовая калитка была, как всегда, открыта, и я вдруг увиделау ворот высокую женщину в черном чаршафе. Лицо ее было скрыто под чадрой. Вид уженщины был такой, словно она хотела что-то узнать в нашем доме, но неосмеливалась войти.

Кямран давно уже ждал меня. Боясь, что под чадрой окажетсякакая-нибудь знакомая женщина, которая заговорит со мной и задержит, я хотелабыло скрыться за деревьями. Но тут незнакомка окликнула меня:

— Барышня, милая, простите за беспокойство…

Мне пришлось подойти к воротам.

— Пожалуйста, ханым-эфенди, — сказала я. — Квашим услугам. Что вам угодно?..

— Это особняк покойного Сейфеддина-паши, не так ли?

— Да, ханым-эфенди.

— А вы тоже здесь живете, барышня?

— Да.

— В таком случае у меня к вам просьба.

— Приказывайте, ханым-эфенди.

— Мне надо поговорить с госпожой Феридэ…

Я даже вздрогнула и, чтобы не рассмеяться, нагнула голову!Меня впервые в жизни величали госпожой.

Было немыслимо сознаться, что я и есть «госпожа Феридэ». Уменя не хватило смелости сделать это.

— Ну что ж, ханым-эфенди, — кусая губы, ответилая, — извольте пожаловать в дом. Вы спросите в особняке, и вам позовутгоспожу Феридэ…

Женщина в черном чаршафе вошла в калитку и приблизилась комне.

— Как хорошо, что я вас встретила, дитя мое, —сказала она. — Прошу вас, помогите мне. Вы будете свидетелем моегоразговора с Феридэ-ханым. Только об этом никто не должен знать.

Невозможно передать моего удивления. Было уже довольнотемно, и я не могла разглядеть под черной чадрой лица незнакомки.

Наконец, после некоторого колебания, я сказала:

— Ханым-эфенди, я не могла сразу признаться, так как несовсем одета… Но Феридэ — это я.

— Вы та самая Феридэ-ханым, которая выходит замуж заКямрана-бея? — взволнованно спросила женщина.

Я улыбнулась.

— В доме только одна Феридэ, ханым-эфенди.

Женщина в черном чаршафе вдруг замолчала. Минуту назад она стаким нетерпением хотела увидеть Феридэ, а сейчас стояла, будто истукан. В чемдело? Может, она не верила, что я — Феридэ? Или тут дело в другом?..

Стараясь скрыть удивление, я сказала:

— Жду ваших приказаний, ханым-эфенди.

Странно. Незнакомка словно воды в рот набрала.

В глубине сада я увидела скамейку и сказала:

— Хотите, пройдем в сад, ханым-эфенди… Там нас никто непотревожит, и мы спокойно поговорим.

Незнакомка продолжала хранить молчание даже тогда, когда мысели на скамейку. Но вот, кажется, она решилась, ибо резким движением откинулавверх чадру… Я увидела умное нервное лицо. Женщине было лет под тридцать. Хотяуже порядком стемнело, в глаза сразу бросалась ее мертвенная бледность.