Кямран не верил своим глазам.

— Что ты делаешь, Феридэ?

— Мне кажется, охранять тебя от болезней — теперь мояобязанность.

А на этот раз, наверно, кузен не поверил уже своим ушам.

— Что я слышу, Феридэ? — воскликнул он. — Иэто ты говоришь мне? Ведь это самые ласковые слова, которые я услышал от тебя стех пор, как мы обручены.

Я опустила голову и замолчала…

Кямран взял с камня мое пальто и, как бы лаская, трогалрукава, воротник, пуговицы.

— Я собирался сделать тебе выговор, Феридэ, но сейчасвсе забыл.

Не поднимая глаз, я ответила:

— Я же тебе ничего не сделала…

Кямран не решался подойти ко мне, боясь, что я снова станудикой.

— Думаю, что сделала, Феридэ… Даже слишком много. Можноли так избегать жениха? И я даже стал подозревать: уж не ошиблась ли Мюжгян?..

Я невольно улыбнулась. Кямран удивленно спросил, почему ясмеюсь. Сначала я не хотела отвечать, но он настаивал.

— Если бы Мюжгян ошиблась, — сказала я, отводяглаза в сторону, — ничего бы не было.

— Что значит ничего? То есть ты не была бы моейневестой?

Я зажмурилась и дважды кивнула головой.

— Моя Феридэ!..

Этот голос, вернее восклицание, до сих пор звенит у меня вушах… Я подняла голову и увидела в его широко раскрытых глазах две крупныеслезы.

— В один миг ты сделала меня счастливым, такимсчастливым, что, умирая, я вспомню эту минуту и снова заплачу. Не смотри наменя так. Ты еще ребенок. Тебе не понять… Ах, я все уже забыл!..

Кямран схватил меня за руки. Я не стала вырываться. Но слезыбрызнули у меня из глаз. Я так рыдала, что он даже испугался.

Мы возвращались назад той же дорогой. Я без конца вздыхала,громко всхлипывала, и Кямран уже не смел дотрагиваться до меня. Но я понимала,что сердце его успокоилось, и мне было радостно.

У дома я сказала:

— Ты должен пойти первым. А я умоюсь у бассейна. Чтоскажут наши, если увидят меня с таким лицом?

Я спросила Кямрана, словно только что вспомнила:

— Ты, кажется, собираешься в Европу? Верно ли?

— Есть такое предположение, но, откровенно говоря, онопринадлежит не мне, а моему дяде, который служит в Мадриде. Откуда тебеизвестно?

После некоторого замешательства я пробормотала:

— От дочери доктора.

— Как много новостей передает тебе дочь доктора,Феридэ!

Я ничего не ответила.

Кямран пристально смотрел мне в лицо. Я покраснела иотвернулась.

— Ну, а болезнь мамы?.. Ты это придумала?

Я опять промолчала.

— Скажи правду, Феридэ, не поэтому ли ты прискакала?

Кямран приблизился, хотел погладить меня по голове, ноиспугался, что я снова стану строптивой и наши отношения испортятся. Я же,напротив, уже начала привыкать к нему.

— Верно ли мое предположение, Феридэ? — повторилКямран свой вопрос.

Я почувствовала, что могу сделать его счастливым, иутвердительно кивнула головой.

— Как чудесно!.. Как со вчерашнего дня изменилась моясудьба!

Кямран оперся руками о спинку кресла, на котором я сидела, исклонился надо мной. В таком положении я оказалась окруженной со всех сторон.Ловкий прием!.. Он приблизился ко мне, не касаясь руками. Я забилась в кресло,свернувшись ежиком, прижималась к спинке, втягивала голову в плечи. В руках ятискала платок, не смея взглянуть в лицо Кямрана.

— Что же предлагает твой дядя?

— Немыслимое дело. Он хочет взять меня к себесекретарем посольства. По его мнению, мужчине быть без определенной профессииили должности — большой недостаток. Я, конечно, передаю его слова. Он говорит:«Может, и Феридэ обрадуется перспективе поехать в будущем в Европу в качествесупруги дипломата…»

После того как наша беседа приняла серьезный характер,Кямран снял осаду, выпрямился, и я тотчас вскочила с кресла.

Разговор продолжался.

— Почему ты считаешь это предложение немыслимымделом? — спросила я. — Разве поездка в Европу не доставит тебеудовольствия?

— В этом отношении я ничего не говорю. Но сейчас я ужене волен свободно распоряжаться собой. Все, что имеет отношение к моей жизни,мы должны обсуждать вместе. Разве не так?

— Тогда ты можешь ехать.

— Значит, ты согласна на мой отъезд из Стамбула?

— Раз для мужчины нужна какая-нибудь профессия…

— А ты поехала бы на моем месте?

— Наверно, поехала бы. И думаю, ты тоже должен такпоступить.

Надо сказать, что эти слова говорили только мои губы. А просебя, в душе, я думала совсем по-другому. За мной нельзя было не признать правана такой ответ. Как иначе ответить человеку, который спрашивает: «Могу ли яоставить тебя и уехать?»

Кямрана огорчило, что я так легко согласилась на разлуку. Неглядя на меня, он сделал несколько шагов по комнате, затем обернулся иповторил:

— Значит, ты считаешь, мне надо принять дядинопредложение?

— Да…

Кямран вздохнул.

— Тогда мы подумаем. У нас еще есть время дляокончательного решения.

Сердце у меня дрогнуло. Разве это «мы подумаем» не означало,что вопрос уже решен?

Я заговорила серьезно, по-взрослому, как всегда требовали отменя:

— Не вижу в этом деле ничего заслуживающего долгихразмышлений. Предложение твоего дяди поистине заманчиво. Непродолжительноепутешествие — вещь неплохая.

— Ты думаешь, поездка продлится так недолго?

— Но долгой ее тоже нельзя назвать. Год, два, три, ну,четыре… Время пролетит — глазом не успеешь моргнуть. Конечно, ты иногда будешьприезжать…

Я так легко считала по пальцам: один, два, три, четыре…

* * *

Через месяц мы провожали Кямрана. Пароход отходил отГалатской пристани. Все наши родственники поздравляли меня, так как это яуговорила его поехать в Европу. Только Мюжгян осталась недовольна. Она мнеприслала из Текирдага письмо, в котором писала: «Ты поступила оченьопрометчиво, Феридэ. Надо было воспрепятствовать поездке. Какой смысл в том,что ваши самые прекрасные годы пройдут в разлуке? Шутка ли: четыре года!»