– Да, хорошо, – согласился я.

Мы совершали процесс квантовых скачков в нашем сближении. Тут я ввернул еще историю про анонимное пожертвование в десять тысяч евро и про то, что несколько часов назад мы смогли передать его лично в руки адресатам.

– Прямо сердце радуется, да ведь? – сказала она.

– Да, еще как радуется, сердце-то, – ответил я и с облегчением вздохнул.

Итак, мы фактически пробились от корней зуба к сердцу. Тем самым на сегодняшний день было достигнуто едва ли не все, на что я только смел надеяться, и я мог спокойно идти домой.

– Ах да, – окликнула она меня.

Я повернулся и попытался улыбнуться как можно лучезарнее, насколько мне позволяло онемение замороженной щеки.

– Два часа не есть, – посоветовала она.

Когда я бывал один, а это в основном моя естественная форма жизни, в голове у меня – в отличие от недавнего времени, когда все мои мысли крутились вокруг меня или вокруг себя самих, – теперь преобладали два человека и две темы. Два человека – это были Ребекка и Мануэль, причем думать о ней я принимался скорее в вечерние и ночные часы, тогда как мысли про Мануэля держались более или менее весь день.

Темы были одна проблематичнее другой. Ситуация с местом работы была темой номер один, поскольку работы у меня не было. В принципе, какое-то время можно было жить и так. Но стоило мне задуматься об этом в связи с определенными персонами – назову сейчас подряд Гудрун, Флорентину, маму, естественно, Мануэля и даже Ребекку, а также еще и тетю Юлию, и не в последнюю очередь землевладельца Бертольда Хилле, – как мне становилось неуютно и я не мог избавиться от догадки, что я, наверное, должен позаботиться о работе, и как можно быстрее. Потому что был еще один аргумент в пользу этого, и очень убедительный: у меня больше не было никаких доходов, только сбережения, но они истощились, а ожидаемый гонорар от «Нового времени» не сделает капусту жирной, как говорят в наших краях.

Мне всегда требовалось некоторое время для раскачки, прежде чем что-либо сделать, но это было даже кстати в том деле, какое мне настойчиво присоветовали мои приятели. В конце концов я преодолел себя, позвонил Кларе Немец и спросил ее, не могу ли я при случае предложить для «Нового времени» какой-нибудь материал как внештатный сотрудник, то есть без особых взаимных обязательств. К моему удивлению, она сразу же сказала «да»; и что уже говорила об этом с Петером Зайбернигом – с тем торжественным ценителем и дегустатором вина, а заодно руководителем отдела. И что Зайберниг, дескать, сам нахваливал мой очерк про Паевых и предложил вовлечь меня в работу отдела с социальными репортажами на гонорарной основе. А что, Петер Зайберниг, если присмотреться, – очень симпатичный человек, которого я всегда высоко ценил, разве я не упоминал об этом чуть раньше?

«Социальные репортажи» – это было одновременно ключевое слово для темы номер два, которая вертелась у меня в голове. Мне приходилось то и дело возвращаться мыслями к анонимным пожертвованиям, и я поймал себя на том, что становлюсь нетерпеливым в своем любопытстве, кто же в самом деле за этим стоит. А потом позвонила София Рамбушек и предложила непременно пойти со мной выпить пива, чтобы побеседовать «о том, о сем», что мне сразу же показалось немного подозрительным.

* * *

Мы встретились в кафе «Вестэнд», где она зарезервировала самый задний столик в самом темном углу, как будто здесь должно было состояться конспиративное совещание. Я рассказал ей несколько полуприватных вещей – нет, то были даже совсем приватные вещи, из которых я, однако, рассказал ей лишь половину, потому что вскоре заметил, что ей неинтересно. После этого она подключила очарование и предприняла небольшую атаку, уверяя, как сильно ей и газете «День за днем» не хватает меня, как плохо со мной обошлись и как теперь все об этом сожалеют, и в первую очередь «Норберт», у которого тяжелая депрессия и явления «нехватки Плассека» и который якобы не может ни есть, ни спать и исхудал до состояния скелета, а ведь он и без того страдает атрофией костей – и так далее в том же духе.

– Значит ли это, что тебя подослали с целью вернуть меня назад? – спросил я.

– Нет, нет, Гери, совсем нет, клянусь тебе. Ни одна душа на свете не знает, что мы здесь встречаемся.

– И одна душа не знает, зачем мы здесь встречаемся, и эта душа – моя, – заметил я.

На это она среагировала довольно обиженно: неужели, мол, старым друзьям нужна какая-то причина, чтобы посидеть вместе и выпить пива.

– Я всегда считала, что мы друг друга хорошо понимаем и что у нас доверительные отношения, – сказала она.

– О’кей, София, тогда открой мне, пожалуйста, чем я могу быть полезен твоему доверию, – ответил я.

И тут наконец и прозвучали эти волшебные слова: серия пожертвований.

– Я просто хотела знать, что ты… об этом думаешь, Гери. Я обещаю тебе торжественно и свято, что это останется между нами, – произнесла она.

– Минуточку, уж не думаешь ли ты, что я знаю об этом больше твоего? – спросил я.

И тут она сбросила маску, насмешливо улыбнулась и заговорщицки наклонилась ко мне неприятно близко.

– Гери, послушай, нам незачем притворяться друг перед другом. Пожертвования и твои заметки неразделимы. Пойми меня правильно, Гери, я рада за тебя. Я считаю, это суперидея… вернее, хорошее развитие, которое пошло в нужную сторону, к тому же это действительно помогло и другим людям. Я считаю это совершенно легитимным. И репортаж в «Новом времени» был действительно очень хорошо написан, стилистически там есть чему поучиться. Так что ты по-настоящему заслужил это…

– Что я заслужил?

Мне неотложно требовалось еще одно пиво.

– Гери, да об этом даже воробьи щебечут со всех крыш, что ты действуешь сообща с пресловутым благодетелем…

– София, с меня довольно!

Это прозвучало повышенным тоном, из-за соседнего столика на нас обернулись. Но я уже по-настоящему вошел в раж.

– Раз и навсегда: я не имею ничего общего с пожертвованиями, ни малейшей связи! Я понятия не имею, кто за этим стоит! Это случайность, это может быть лишь чистой случайностью, что будто бы я… или мои статьи, или одна из них… что этот благотворитель… Это случайность, София! Поверь мне и передай, пожалуйста, всем остальным, скажи это Норберту Кунцу, и если ты встретишь какого-нибудь мерзавца из концерна PLUS, то скажи и ему, что я здесь, к сожалению, ничем не могу быть полезен, тут не выгорит никакой сенсации и что им, к сожалению, придется выдумать кого-то другого. Им непременно кто-нибудь придет в голову, я на этот счет нисколько не сомневаюсь.

– Гери, я клянусь тебе, никто мне ничего не поручал, это сугубо личный интерес, честно. Я не знала, что ты так на это… что ты так разволнуешься, я тебя таким и не видела никогда, – сказала она, присмирев как мышка. – И если ты говоришь, что ничего про это не знаешь, то ты действительно ничего не знаешь, я тебе, разумеется, верю, ты – один из немногих, кому я слепо верю, – сказала она.