– А ты себе ничего не подыскал? – спросил он меня.

Я вспомнил красивую пивную кружку, но я ведь был при исполнении, поэтому ответил:

– Нет, сегодня нет.

* * *

Мы обменялись полученными сведениями и обсудили дальнейшие шаги. По мне, так нам следовало бы сразу посетить владельца этого дома – по имени Дитмар Штайнингер – в его трастовой конторе на втором этаже и расспросить по поводу слухов о повышении арендной платы, чтобы на сегодня покончить с делами, поскольку я был уже сильно утомлен.

– Я бы на твоем месте не стал этого делать, – сказал Мануэль.

– Почему не стал бы?

– Как только он тебя увидит, то сразу поймет, что это будет за очерк.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, он ведь не примет тебя за большого фаната магазина деликатесов.

Уж не комплимент ли это был?

– Да он и не должен принимать меня за фаната, – ответил я.

– Но тогда он сразу догадается, что ты напишешь о нем плохо, поэтому не скажет тебе ничего или хотя бы не скажет правду.

Я обомлел. Мой высокоинтеллектуальный мальчик обладал способностью думать на три хода вперед и даже видеть насквозь людей, которых никогда не видел.

– И что бы ты предложил? – спросил я.

– Будет лучше всего, если ты позвонишь ему, станешь интересоваться только магазином деликатесов и скажешь, что находишь суперским, что такой магазин там наконец появится. А в газете потом напишешь, что находишь это суперски плохим и подлым.

– Мануэль, само по себе это задумано гениально, но абсолютно несерьезно, – сказал я.

– Ну и что? Главное, чтобы магазин, в котором все бесплатно, не закрылся, – ответил Мануэль.

Поскольку ни Рим не был построен в один день, ни Афины не обанкротились в одночасье, я дал проекту репортажа спокойно провести ночь – среди прочего и в баре Золтана – и ждал обещанного обратного звонка от владельца дома Дитмара Штайнингера, который в полдень среды застал меня в постели. Я твердо намеревался придерживаться совета моего разумного сына, но при этом обойтись без всякой лжи.

– Добрый день, господин доктор Штайнингер, моя фамилия Плассек, я пишу для «Нового времени», и меня интересует запланированный магазин деликатесов на Таборштрассе, – таковы были мои первые слова.

– Уважаемый господин… э-э…

– Плассек.

– Уважаемый господин Плассек, об этом говорить пока преждевременно. Сейчас первым делом здание необходимо реконструировать, а потом уж мы поглядим. Сейчас пока идут переговоры с арендаторами. Я не хотел бы забегать вперед, – ответил он коротко и ясно.

– Но, может быть, у вас есть хотя бы смутное представление о том, как такой магазин деликатесов, или позволю себе назвать его храмом гурманов в сердце Вены, ведь это в двух шагах от самого центра города, то есть в чудесно обжитом, так сказать, районе – как он мог бы выглядеть? Это было бы очень интересно и мне, и всем потребителям, – сказал я.

О’кей, теперь это не была такая уж чистая правда, но человека немного подогрело.

– Да-да, у нас есть хорошие концепты. Мне тут видится нечто вселенское. Лучшие деликатесы от пяти континентов. Изысканные деликатесы из Азии, Америки, Австралии, Европы и… э-э…

– Африки, – подсказал я.

– Верно. Нечто всемирного охвата, специфическое, неповторимое, что ни с чем не спутаешь. Знаете, господин… э-э…

– Плассек.

– Знаете, господин Плассек, мы живем в глобальном обществе… – Это был вступительный такт к заключительной речи защитника всего лучшего из самого лучшего, и эта речь воспаряла все выше – в своего рода эмпиреи потребления элитного класса трастовой экономики. Я прерывал его редко и лишь для того, чтобы подбавить ему вербально-возбуждающего средства, такого, как:

– Вы истинный гурман.

Или:

– Как основательно вы во все вникаете.

Или:

– Это поистине речь знатока.

За это я получил от него целый набор цитат высокой пробы – таких, как:

– В мой магазин непрерывным потоком пойдут шейхи из Саудовской Аравии и русские олигархи.

Или:

– Есть слой покупателей, для которых деньги не имеют значения, они платят, чтобы не получить почти ничего, но это почти ничего должно быть особенным, и сегодня все дело именно в этом.

Или – это мое любимое высказывание, абсолютный победитель:

– Попомните мои слова, на Таборштрассе вы получите вьетнамские качественные продукты, которых нет даже во Вьетнаме.

Под конец его тонковкусовой язык развязался настолько, что он затронул и щекотливую тему:

– Но в настоящий момент нам приходится, к сожалению, собачиться с совсем другой публикой.

– Вы имеете в виду Подарочный центр?

– Не поймите меня превратно, господин… э-э…

– Плассек.

– Да, господин Плассек, саму по себе мысль о бесплатном я нахожу очень хорошей, правда, немного наивной и далекой от реальности, но хорошей, а эти молодые люди еще полны идеализма. Но оборотная сторона та, что это, естественно, притягивает к себе и проблемные случаи, которые приходится потом расхлебывать нам здесь, на месте: это нищие, алкоголики, бродяги, ну, вы сами знаете.

– Да, я знаю.

– А район здесь просто не подходящий для этого.

– А где же был бы для этого подходящий район? – заинтересованно спросил я.

– Где-нибудь подальше, на окраине.

– Самое лучшее – вообще за границами страны, не правда ли? – заметил я.

– Это вы сами сказали, – ответил он. И громко рассмеялся.

Я поблагодарил его за содержательную беседу.

– Еще один вопрос, господин… э-э…

– Плассек.

– Господин Плассек, верно. Скажите, это интервью выйдет в приложении для гурманов или в разделе экономики?

До сих пор я обходился без существенной лжи, теперь мне приходилось быть особенно внимательным.

– Гурманы, экономика, возможно также, городская жизнь. Я пока не могу вам сказать с уверенностью, это определяет в конечном счете главная редакция. Я лишь маленький внештатный сотрудник, – ответил я.

– Ну, что с твоей контрольной по французскому? – спросил я, испытывая угрызения совести.

– А что с ней должно быть?

В мануэлевской схеме ответа вопросом на вопрос мало что изменилось.

– Если по мне, то она должна быть легкой. Она была легкой? – спросил я.