ним Парша, вскоре вообще оставшийся в одних портках. Деве тоже не особо везло – вот она, смеясь, сбросила обувку, затем скинула и халат. Полуголая, смуглая, в прозрачных невесомых шальварах, со сверкающей в пупке жемчужиной, разлеглась на траве, искоса следя за тем, как гриди бросали на нее восхищенные взгляды. Потом вдруг встрепенулась.

– Кажется, мой осел кричал! Забыла его привязать, вот дура! Квел, сходим со мной, а? Тут рядом.

Квел тут же вскочил на ноги, глаза его заблестели.

– Конечно!

– Не скучай, Парша, мы быстро.

– Да уж, – протянул Парша завистливо и отвернулся.

Они и в самом деле вернулись быстро, даже быстрее, чем он ожидал. Вернее, пришла одна девушка. Уселась спиною к нему, попросила:

– У меня лиф слишком тугой, ослабь завязки.

Воин дотронулся до девичьей спины дрожащими руками. Не выдержав, обнял деву за талию, поцеловал в шею.

– Экий ты… – засмеялась та. – Я сама… – Она отбросила в сторону лиф, обнажив небольшую, но восхитительную грудь с твердыми коричневыми сосками, кои Парша тут же принялся целовать.

– Эй, не так быстро. – Девушка подмигнула; – А ну, ляг в траву. Закрой глаза… Вот так. Не подглядывай…

Троица – Кайша, Хотовид, Пшемысл – явились к капищу, едва в небе взошла луна, серебряная, круглая, светлая. Кайша увидел привязанного в кустах ослика – выходит, не обманула Пердикка!

– Эй, вы не рано явились? – Танцовщица, обворожительно улыбаясь, шла им навстречу.

Хотовид поглядел в небо.

– Да, вообще-то да, рановато. Вона, светло еще, далеконько до сумерек.

– Так вы не торопитесь, – рассмеялась Пердикка. – Заодно и мне поможете… Вернее, ты, Хотовид. – Она подмигнула парню. – Ведь ты такой сильный, огромный…

Воин, польщенный, усмехнулся.

– А что случилось-то?

– Да там, на мостике, доска провалилась. Боюсь, потом не проеду.

– Да мы все разом поправим, – рванулся было Кайша, но танцовщица шепнула ему: – Оставайся.

Кайша ухмыльнулся.

– Нечего делать, останемся. Ты там побыстрей, Хотовиде.

– Да уж как управлюсь…

Мостик через Глубочицу в самом деле оставлял желать лучшего, да и видно было, что им давно уже не пользовались, больно уж заросшей выглядела тропа.

– Ты кольчужку-то сними, – лукаво улыбнулась Пердикка, – сподручнее будет.

Аккуратно положив кольчугу в траву, Хотовид нагнулся, приподнял доску. Тяжела, однако! Собравшись с силами, наклонился…

Кайша с Пшемыслом беззаботно болтали, когда, запыхавшись, прибежала Пердикка. Схватила Пшемысла за руку.

– Пошли, поможешь… И в самом деле, тяжеловато там одному. – Цыкнула на дернувшегося было Кайшу: – А ты сиди здесь, сторожи повозку!

Отрок усмехнулся и нарочито тяжело вздохнул.

– Не вздыхай, не вздыхай. Мы скоро.

Проводив глазами ушедших, Кайша завалился в траву, с томлением уставился в высокое голубое небо. Припекало, и он снял кольчугу. Может быть, от жары, а может – на что-то надеясь. И правда, надежды оказались небеспочвенными.

– Все лежишь? – услышал он звонкий насмешливый голос. Поднял голову – Пердикка уже расстегивала халат. Неужели… – Перевернись-ка на живот, сделаю тебе коринфский массаж, – улыбнулась дева. – Да ты не бойся, они там долгонько провозятся…

– А я и не боюсь, – прошептал Кайша. Перевернулся, чувствуя, как руки девушки ловко стаскивают с него рубаху…

С Кайшей пришлось повозиться. Он очень не хотел умирать. Да и Пердикка утомилась – шутка ли, умертвить одного за другим пятерых парней. Рука устала, хоть и кинжал был остер. Вот и промахнулась, ударила мимо сердца, поразив легкое. Кайша дернулся, застонал, перевернулся, сбрасывая с себя деву, обхватил за шею, пытаясь задушить, и все никак не отпускал, хотя Пердикка яростно наносила удары. Искромсала весь живот, извозилась в крови… ну, это пустое. Главное – наконец успокоился Кайша. Дернулся в последней судороге, вытянулся, устремив застывший взгляд карих глаз в неведомые туманные дали страны мертвых. Красивый мальчик. Был. Пердикка цинично вздохнула, обтерла о брошенную рубаху окровавленное лезвие кинжала, улыбнулась. А ведь недурно справилась! Гездемона была бы довольна. Эх, Гездемона, увижу ль еще тебя? Почувствую ли на своем теле мягкие ласкающие пальцы? Куртизанка вздохнула. Вспомнила, как все было в последний раз. Гездемона сама раздела ее, умастила оливковым маслом, а потом… О, такое блаженство не скоро забудешь! Жаль, недолго все это продолжалось. Пердикка вдруг впала в забытье и воспринимала дальнейшее словно бы в полусне. Какой-то жертвенник, мертвые младенцы, противный, гнусно ухмыляющийся евнух и красивый немолодой мужчина с властным, пылающим Тьмою взором… Шесть. Шесть жертв древним богам уже принесено. О, эти мальчики… Какие они все глупцы! Увидев красивую деву, готовы на все, стоит лишь поманить. Впрочем, следует поторапливаться. Пердикка взглянула в темнеющее на глазах небо. Ловко разбила шатер прямо посередине капища. Как и было условлено, привязала к повозке колокольчики. Князь должен прийти. Танцовщица усмехнулась – придет, никуда не денется. Седьмая, главная жертва… Он, кажется, хотел танец со змеями? Что ж, получит…

Хельги сразу обнаружил и повозку, и шатер. Привязав коня, отправил охрану подальше, к Щековице, вокруг и без того хватало воинов – «отроков» младшей дружины, на всякий случай присматривавших за старым капищем по его приказу. Молодцы, хорошо замаскировались – не слышно их и не видно. Интересно, заметила ли гридей танцовщица? Вряд ли, Вятша должен был приказать своим воинам ни во что не вмешиваться и вести себя незаметно. Что ж, пора зайти в шатер, поприветствовать прекрасную хозяйку!

Хельги отбросил полог. Высокий светильник выхватил из темноты обнаженное тело.

– Я буду танцевать на траве, князь, – сверкнула глазами Пердикка. – Если ты, конечно, не возражаешь?

– Танцуй. – Князь пожал плечами, усаживаясь около шатра.

– Нет, не сразу, – неожиданно улыбнулась дева. Позвала: – Иди сюда, вначале я почитаю стихи.

О, что со мною сталось, Боже истинный?

О, что со мною сталось? Пустота в душе,

Ушла вся сладость мыслей благодетельных,

И сердце, омертвевшее в беспамятстве,

Готово стать приютом князя мерзости…

Голая красавица декламировала тихим, вкрадчивым голосом, все ближе придвигаясь к сидевшему на циновке гостю. Последнюю строфу прошептала в ухо, обнимая, и добавила:

– Возьми меня, князь!

Хельги чувствовал вожделенный жар смуглого молодого тела, видел, как в тусклом свете светильника сверкали глаза девы, как напряглась, затвердела грудь, а изо рта вырвался слабый стон:

– Возьми же…

Князь давно уже не видел столь изысканного искусства любви, коим обладала юная ромейская куртизанка. Девушка изгибалась, как кошка, вилась змеею, раскрывалась бутоном лотоса, стонала, шептала, царапала… Все это продолжалось долго, пока наконец Хельги не развалился расслабленно на циновке. Красавица приникла к нему и тут же вскочила. Открыла сундучок, подмигнула.

– Ты хотел увидеть танец со змеями? Смотри же…

Из открытого сундучка,