Лионелла шагала медленно, в такт этим ударам.

Причастен ли Строков к смерти Кропоткиной, спрашивала себя она и отвечала: такая вероятность существует.

Достаточно вспомнить настойчивость, с которой Строков предлагал ей ощупать крепеж на гробе. Оставалось лишь удивляться, как хитро все было рассчитано.

Подумав так, Лионелла мысленно себя отрезвила: спрогнозировать то, что она уляжется в гроб, мог только сумасшедший.

От этих размышлений ее отвлек звонок мужа:

– Слушаю.

– Где ты? – спросил Лев Ефимович.

– Гуляю по набережной.

– Венявский не звонил?

– Нет, не звонил. Что случилось? – поинтересовалась она.

– Боюсь, у меня не слишком хорошие новости.

– Ну, говори.

– Тот артист… Как его? Строков! Он дал плохие показания.

– Что значит плохие? – уточнила Лионелла.

– Сказал, что долго отсутствовал, пока ты оставалась в гробу.

– Но это неправда!

– Успокойся. Мы все утрясем. Однако сам по себе факт неприятный.

– Что же мне делать?

– Гуляй по набережной и дыши воздухом, – сказал Лев Ефимович и вдруг вспомнил: – Ах да! Насчет той актрисы…

– Что?! – с готовностью отозвалась Лионелла.

– Узнали пока немного. Во-первых, кроме переохлаждения было еще отравление. Во-вторых, дело Снегиной расследовал не кто-нибудь, а наш друг Митрошников.

– Это все?

– Пока все. А теперь успокойся и погуляй. Это тебе на пользу.

* * *

Войдя в театр, Лионелла сняла плащ, засунула его в сумочку и, не заходя в гардероб, отправилась в зрительный зал. Там на сцене шла разводка мизансцены: Магит указывал актерам, кто где стоит и куда смотрит.

Лионелла уселась у основания бенуарной ложи и, пригнувшись к спинке переднего кресла, стала наблюдать за репетицией. У нее было чувство, что она осталась за бортом и никому не нужна.

Но чувство оказалось ошибочным, уже через минуту позади нее раздалось:

– Что вы здесь делаете?

Узнав голос Митрошникова, Лионелла сначала замерла и только потом обернулась:

– Как видите, идет репетиция.

Митрошников обошел ряд кресел и сел рядом с ней:

– Вы – на больничном.

– И что?

– Сами себя слышите? – мрачно обронил следователь. – Больничный дается для того, чтобы лечиться дома.

– Я живу в гостинице, и мне там не нравится.

– Вам кажется, что я круглый дурак?

– Нет. – Лионелла опустила глаза. Что-то в словах Митрошникова задело ее за живое.

– Вот видите… На допрос не явились по причине плохого самочувствия, а на репетицию пришли.

– Вы что здесь делаете? – поинтересовалась она.

– Отчитываться перед вами не собираюсь.

– Знаете, что меня удивляет? Как только в театре кто-то умирает, вы тут как тут.

– Не понимаю…

– Дело Кропоткиной.

– И что?

– Дело Снегиной.

Чуть помолчав, он поднял глаза и посмотрел ей в лицо:

– Откуда знаете?

– Какая разница.

– Интересуетесь этим делом?

– Интересуюсь.

– На меня не рассчитывайте. Вам я ничего не скажу.

– А я и не рассчитываю, – продолжила Лионелла. – Возможно, вам есть что скрывать.

– Что за привычка все время говорить глупости! Вы взрослая женщина!

– И это еще мягко сказано. У моих одноклассниц уже родились внуки.

– Неужели? – искренне удивился Митрошников.

– Снегина замерзла или ее отравили? – спросила Лионелла.

Он помотал головой:

– Даже не спрашивайте.

– Понимаю, – демонстративно согласилась Лионелла. – Двадцать лет прошло, многое забылось, память уже не та.

– Да вы провокаторша! Чего вы хотите?

– Снегину отравили?

– Сама! – не выдержал следователь. – Сама отравилась! Потом выползла на крыльцо, спряталась за колонну и благополучно замерзла.

– Такой конец не назовешь благополучным.

– Двадцать лет прошло. С чего вы вдруг вспомнили?

– Странная история. Сегодня я давала интервью на радио, в прямой эфир позвонила женщина и заговорила про Снегину.

– Что сказала?

– Снегину убили, и она знает имя убийцы.

– Какая-то сумасшедшая.

– Не думаю.

– Я об этом деле давно забыл. И вам вспоминать не советую. У вас своих печалей достаточно.

– Неужели не было ни одного подозреваемого?

– Бог свое, а черт свое… Неймется же вам.

– Неужели никого не заподозрили в убийстве Снегиной?

– Не было убийства, говорю вам русским языком. Дамочка была не в себе: разулась на сцене, бросила туфли. Там же в бокале нашли остатки вина с ядом для крыс.

– Бутылку из-под вина нашли?

– Зачем это вам?

– Скажите!

– Бутылки там не было. – Митрошников встал и сердито сказал: – Передайте Венявскому, чтобы мне позвонил.

– Уходите?

– До свидания!

Со сцены тем временем спустился Платон Васильевич Строков и, подойдя к Лионелле, спросил:

– Здесь был Митрошников?

– Да, – немногословно подтвердила она.

– Зачем он приходил?

– Не знаю.

Строков сел рядом с Лионеллой и уставился на сцену. Из нескольких обвинительных фраз, которые крутились у нее на языке, Лионелла не произнесла ни одной. Среди них были вполне подходящие. Например: «как вы посмели соврать следователю» или: «вы обещали сказать правду», но лучшей была другая: «вы – непорядочный человек».

Лионелла промолчала, решив, что поругаться со Строковым она успеет всегда.

Еще ей очень хотелось спросить: зачем он соврал про радио?

Однако она спросила о другом:

– Платон Васильевич, вы хорошо знали Снегину?

Он удивился:

– Как странно, что вы о ней заговорили.

– В кулуаре висит портрет Снегиной. Красивая была женщина.

– Красивая и немного странная. Театр был смыслом ее жизни. Это ненормально.

– Для вас разве нет?

– Я слишком хорошо знаю, как все устроено, и это отрезвляет. Театр – особый мир лицедейства. Зритель видит то, что происходит на сцене, а настоящая жизнь театра – за кулисами.