Современные исследователи Жанна Опеншоу и Чарльз Кэпвелл обратили внимание на то, как Тагор сделал послание баулов более абстрактным и духовным, чем оно было на самом деле[133]. Но мы имеем дело с деликатностью и метафорикой, а не с искажением. Тагор говорил об этом в 1930 году в Оксфорде и понимал, что излишняя прямота не сойдет ему с рук. Точно так же он понимал, что родители детей, посещавших его школу, допустят лишь завуалированный эротизм. Но, несомненно, эротизм был, как это ясно видно из мемуаров Амиты Сены – эротизм, который освобождал женщин и наделял их силой. Более того, как свидетельствует одна очень интересная недавняя автобиография Мимлу Сен, сообщества баулов всегда отличались большим разнообразием. Молодая бенгальская женщина из среднего класса, влюбившаяся в одного из баульских певцов и присоединившаяся к ним, пишет, что они с партнером ведут моногамную и вполне обычную сексуальную жизнь и что многие баулы не интересуются тантрическими практиками[134]. И поэтому Опеншоу вводит читателей в заблуждение, предполагая, что различные неконвенциональные практики определяли членство в группе.

Кэпвелл имеет веские основания полагать, что «для Тагора интерес представляли не доктрины баулов, но спонтанная эмоциональность, с которой они реагировали и пытались понять человеческое положение. Эти эмоции невозможно точно передать словами, поэтому они прибегли к песне»[135]. В одной из танцевальных драм Тагора «Весна» (Phalguni), написанных для учеников его школы, персонаж-баул (которого играет и танцует сам Тагор) сталкивается со скептически настроенным полицейским констеблем, который олицетворяет дух порядка и гомогенности: «Я так понимаю, что в ответ на вопрос вы поете песню?»; Баул отвечает: «Да! Иначе ответ получится неправильным. Если мы будем говорить простыми словами, то будет совершенно непонятно, никто нас не поймет»[136].

Трагедия «Дома и мира» произошла из-за того, что либеральные идеалы Никхилеша были лишены страсти. Он либо утратил, либо никогда не знал подлинного восторга от мира и людей, которые могли бы сделать его вдохновляющим лидером и любимым, любящим мужем. Он был скучен и предсказуем. Шондип же, в свою очередь, никогда не испытывал или же никогда не допускал «сумасбродного» чувства несогласия, критики и единоличной смелости: в поисках власти над другими он культивировал эмоции, основанные на традиции, гомогенности и покорности. Здоровое же общество, как теперь говорит Тагор, нуждается в либерализме подлинно и взаимно страстном, а также в жизни, полной критики, которая одновременно является жизнью любви, игры и безумия. Тагор и Моцарт – родственные души.

IV. ВНЕДРЕНИЕ НОВОЙ РЕЛИГИИ: ШАНТИНИКЕТАН И ТВОРЧЕСКАЯ СВОБОДА ЖЕНЩИН

И все же как дух баулов может стать духом целого общества? Тагор предлагает два частичных ответа на этот вопрос: образование и популярная музыка. В Шантиникетане он основал школу и университет, который назывался «Весь-Мир» (Visva-Bharati). С некоторыми оговорками университет следовал рекомендациям Милля для Сент-Эндрюса. В его основе лежали свободные искусства, междисциплинарное сотрудничество и неугомонный дух критики. Но именно школе Тагор уделяет особое внимание в «Религии человека»[137]. Он начинает с выражения неудовольствия теми школами, которые он посещал в течение жизни: «Недорогостоящая способность быть счастливым, которую я вместе с другими детьми принес в этот мир, постоянно истощалась из-за взаимодействия с неподатливым устройством жизни, монотонными механическими привычками и установленной нормой солидности» (144). На самом деле, дети начинают как сумасбродные баулы, полные любви, желаний и радости на лоне природы. Их любовь к играм и пытливый дух нужно укреплять, а не подавлять. Школы, в свою очередь, обыкновенно подавляют любую хаотичность, и Тагор пишет, что «нецивилизованное во мне было чувственным; оно испытывало огромную жажду цвета, музыки, движения жизни» (144). Некоторые книги, которые он читал, казалось, ухватили этот антиномичный дух: он хвалит «Робинзона Крузо» как «лучшую книгу для мальчиков, которая была когда-либо написана» (145). В своей школе он намеревался обучать детей, не подавляя в них дух приключений и любви.

В своей школе Тагор в основном использовал сократические педагогическое методы: учителя получали ответы, задавая вопросы, а не читая лекции. Ученики участвовали в составлении расписания. Занятия обычно проходили на улице, в окружении природной красоты, чтобы чувства были остро восприимчивы к красоте на протяжении всего процесса обучения. Тагор всегда был убежденным сторонником науки и убежденным рационалистом, несмотря на сложившиеся вокруг него стереотипы мистика не от мира сего. Его гуманизм не был несовременным и был пронизан духом полемики и аргументации[138]. В отличие от некоторых других индийских интеллектуалов и, в какой-то степени, в отличие от Ганди, Тагор не отвергал Просвещение, но, напротив, стремился создать синтез, взяв наилучшее из индийской и европейской традиций[139]. Он, однако, понимал, что современная наука окажется пустой и ненадежной, если ее не подпитывать и не направлять гуманитарными науками. Прежде всего, Тагор полагался на искусство как ключевой инструмент развития. Ученики всегда были в движении – танцевали и пели. Искусные танцевальные постановки, написанные, сочиненные и поставленные самим Тагором, были центральными элементами учебной программы[140]. Как писала Амита Сен, Тагор каким-то образом понимал, как быть хорошим учителем танцев, прививая дисциплину и мастерство детям с самыми разными способностями, в то же время передавая им эмоциональное самовыражение и страстную вовлеченность:

Его танец был танцем эмоций. Игривые облака на небе, трепет ветра в листьях, свет, мерцающий в траве, лунное сияние, заливающее землю, цветение и увядание цветов, шелест сухих листьев, пульсация радости в сердце человека или муки печали – все это отражалось в эмоциональных танцевальных движениях и экспрессии[141].

Этот страстный гуманизм, которому обучали в Шантиникетане, сформировал определенный тип гражданина – сильного и непокорного, бросающего вызовы мертвым традициям. Как и все остальное в школе, танцевальные драмы ни в коем случае не были антирациональными, в них сочетались критическое мышление и эмоции. Например, «Карточная страна» (Tasher Desh, 1933), написанная сразу же после «Религии человека», акцентирует внимание на чрезвычайной важности критического переосмысления традиции и предполагает, что во главе этого будут, скорее всего, стоять женщины[142]. Связь между сократовскими изысканиями и искусством делала критический дух привлекательным.

Женщины в проекте Конта тоже играли важную роль, однако он не стремился расширить их возможности. Предполагалось, что женщины будут учить детей сочувствию, при этом постоянно находясь в стенах дома; им не предоставляется никакой творческой свободы. Они должны проявлять любовь и сочувствие под бдительным оком философов, которые пресекают всякое творческое самовыражение. Критический пересмотр Тагора ставит индивидуальную любовь и творчество в центр этой концепции, но в «Религии человека» он ничего не говорит о женщинах за исключением чрезвычайно важного наблюдения о том, что основа всей любви и сочувствия заключается в очень личных отношениях любви матери и ребенка. Расширение прав и возможностей женщин Тагор видел в танцах и других искусствах – это было известной чертой его школы, но он никогда подробно не писал об этом. Поэтому, чтобы лучше узнать об этих аспектах концепции Тагора, мы должны обратиться к опыту Амиты Сен, которая была ученицей и ведущей танцовщицей во многих танцевальных драмах Тагора, а позже описала все это в своей книге «Радость во всех делах» («Joy in All Work»).

Содержание этой работы пересказать непросто, поскольку в ней поэтически и в личном ключе рассказывается о духе школы Тагора. Английский перевод был сделан под чутким руководством внучки Амиты Индрани Сен и хорошо отражает поэтическую природу оригинала (по крайней мере, мне так сказали). Эта книга поражает, в первую очередь, тем, что это очень личное творческое высказывание, полное эмоций и смелости, и что ее автор – женщина. В проекте Конта такое высказывание было бы еретическим и совершенно неприемлемым, но это именно то, что в представлении Тагора должно быть в религии человечества, в которой каждый человек находит себя в свободе и личной любви.

Давайте теперь обратимся к началу книги. Все начинается с женщин в быстром и страстном движении. Мы читаем описание игры лунного света на цветках манго, а затем отголоски песни доносятся с весенним ветерком. «Молодым женам