из всех доступных человеческому разуму; и тот, кто желает компетентно разбираться в них как мыслитель, а не слепо следовать им, нуждается не только в общих знаниях о базовых фактах жизни (как моральных, так и материальных), но и в понимании, развитом и дисциплинированном в принципах и правилах здравого мышления до такой степени, которую не дает ни жизненный опыт, ни какая-либо наука или отрасль знаний (8).

Соответственно, Милль рекомендует изучать логику и диалоги Платона, поскольку они развивают способность «подвергать сомнению все; никогда не останавливаться перед какими-либо трудностями, не принимать никаких догм ни от себя, ни от других людей без строгого изучения и негативной критики, не допуская, чтобы ошибки, непоследовательность или путаница в мыслях оставались незамеченными» (14). Культура инакомыслия требует не только отсутствия контроля в духе Конта, но и сознательного развития способности противостоять другим с помощью собственной аргументации. Это дополняется и другими элементами гуманитарного образования: изучением истории, сравнительного правоведения и политологии, экономики – все это помогает юному гражданину сформулировать свои аргументы. Милль считает, что университет – это не то место, где можно внушать людям единую точку зрения на нормативные вопросы, а то, где целесообразно предоставлять им факты и аргументы, которые будут формировать их суждения.

Конт сказал бы, что этика и политика подошли к концу и что молодым людям можно просто сообщать правильные мнения точно так же, как их будут обучать правильным теориям в математике и естественных науках. Милль, как мы увидели, не сделал бы такого вывода, даже если бы считал, что этика пришла к правильным и окончательным выводам. Но очевидно, что он так не считает. Анализируя концепцию Конта, Милль категорически заявляет, что у нас нет окончательных доктрин по нормативным этическим и политическим вопросам, и он вновь повторяет, что «политику нельзя выучить раз и навсегда – по учебнику или по наставлениям учителя. Чтобы выучиться этому предмету, нам самим нужно быть себе учителями. В этом предмете у нас нет учителей, за которыми мы могли бы следовать; каждый должен провести самостоятельное исследование и вынести независимое суждение» (28). Конечно, мы можем изучать факты, «имеющие прямое отношение к обязанностям гражданина» (28), и научиться спорить о них, используя убедительные аргументы; мы можем изучать различные философские теории, разбирать аргументы за или против и смотреть, насколько они согласуются с ключевыми этическими выводами. Мы можем изучать историю религии и различные религиозные концепции не догматичным образом. Все это прекрасно соответствует университетской учебной программе и будет работать на благо общественной жизни. Более того, общая идея университета может и должна воплощать определенные этические ценности – например, идею о том, что в жизни есть вещи поважнее богатства. Однако университет не должен выходить за эти рамки. Прежде всего, учебная программа будет готовить граждан, не зависящих от власти, эрудированных, искусных в рассуждениях и способных отстоять свое мнение.

Но что насчет сочувствия? Милль сказал, что в основном это должно быть заботой семьи; но он также отметил, что социальные институты могут способствовать развитию сочувствия, сближая людей, чтобы никто не казался другим заслуживающим презрения. Возможно, если бы он уделил внимание начальному образованию, он счел бы более уместным культивирование сочувствия на этом этапе обучения, а не в университете.

Однако мы знаем, что для Милля культивирование соответствующих эмоций имеет более сложный аспект, который в принципе может быть встроен в учебные программы университетов: в «Автобиографии» он, как известно, отмечает, что чтение поэзии, а именно Вордсворта, в значительной степени помогло ему вылечиться от депрессии и вернуло ему способность сочувствовать другим людям. И хотя он не говорит подробно о том, какие эмоции он обнаружил в поэзии Вордсворта, очевидно, что она культивирует сочувствие, в том числе – действенное социальное сочувствие, связанное с проблемами класса и бедности, которые находят отклик в опыте читателя. Главным образом Вордсворт показал Миллю тот тип любви к человечеству, который вырастает из восхищения природной красотой. Пусть Милль и не писал много об этом чувстве, но его сильная любовь к Гарриет Тейлор была путеводной звездой его жизни. Он узнал об этой любви сразу же после погружения в поэзию Вордсворта, которая приглашала в мир удивления и восхищения.

Поэтому неудивительно, что в лекции в Сент-Эндрюсе Милль значительное внимание уделяет теме эстетического воспитания, которое он определяет как образование, совершенствующее и развивающее эмоции через восприятие произведений искусства. Милль отмечает, что в викторианской Англии – в отличие от континентальной Европы (и от Англии в прошлом) – этим аспектом образования чрезвычайно пренебрегают из-за нездорового сочетания пуританства и коммерческого менталитета. В Англии (но, по-видимому, не в Шотландии) люди изучают строгие моральные правила, но не учатся сочувствовать другим, а потому становятся строгими и благонадежными, но черствыми (37). Более того, к добродетели они относятся исключительно как к инструменту, но не как к цели. И здесь Милль говорит, что даже на университетском уровне следует обучать молодых людей «воспринимать не только настоящее зло или подлость, но и отсутствие благородных целей и стремлений, как не просто достойные порицания, но и унижающие достоинство» (37). Этого можно добиться, взращивая симпатию к великим фигурам истории или художественной литературы, а также благодаря влиянию волнующей музыки или изобразительного искусства.

Милль приводит в пример множество произведений искусства, которым бы он отдал предпочтение в учебной программе, – начиная от «Божественной комедии» Данте и заканчивая поэзией Вордсворта и Шелли, включая оратории Генделя и архитектуру готического собора. Он не предписывает какой-то конкретный план обучения, но ясно дает понять, что эти работы соответствуют учебному плану университета; и поскольку они способны представить некоторые определенные моральные идеалы в волнующем свете, эта часть учебной программы не столь ценностно-нейтральна, как другие, о которых он говорил ранее. Очевидно, что при изучении этих работ также будут учитываться разные точки зрения и голоса несогласных. Преданность критической открытости пронизывает всю учебную программу. Но тем не менее Милль считает, что эти работы способны открыть и очистить сердца молодых людей при условии, что путь к этому заложен еще в семье.

Ректорская речь Милля – один из самых значительных документов высшего образования; это необходимая отправная точка для любого обсуждения того, как университеты могут помочь развитию общей симпатии. Но в целом конструктивная альтернатива Милля Конту хотя и является привлекательной, все же представляется довольно слабой. У нас недостаточно информации о том, как его идеи могут реализовываться на этапах раннего образования и какими способами общество должно пытаться формировать эмоции в публичном пространстве: фестивали, церемонии, риторика лидеров, строительство общественных зданий и парков, выбор публичных песен и поэзии. Подход к этим вопросам в духе Милля должен будет взять за образец его речь в Сент-Эндрюсе, чтобы затем поразмыслить о том, как воздействие, оставаясь ненасильственным, все еще может быть формирующим – по крайней мере, для тех, кто получил хорошее начальное образование в семье.

В одной будущей нации, к традициям которой Милль (слишком преданный служащий Британской Ост-Индской компании) испытывал неоправданное презрение, идеи Конта будут в духе Милля подвергнуты критике великим педагогом и художником, придавшим смысл понятиям, которые оставались неясными и расплывчатыми на страницах произведений Милля.

ГЛАВА 4. РЕЛИГИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА II

РАБИНДРАНАТ ТАГОР

На определенной ступени эволюции человек отказался оставаться четвероногим существом, и положение, которое он заставил принять свое тело, несло в себе постоянный жест неповиновения.

Р. Тагор «Человек – художник» (1932)

I. КОНТ В БЕНГАЛИИ

На рубеже XX века идеи Конта были хорошо известны ведущим бенгальским интеллектуалам и тем самым помогли определить чаяния людей относительно будущего индийской нации. Два главных мыслителя и деятеля искусства опирались, прежде всего, на Конта, формулируя две совершенно не похожие картины национальной политической культуры. Писатель Банким Чандра Чаттерджи (1838–1894, также известный как Банким) был близок к группе позитивистов в Бенгалии[121]. Он написал множество работ, описывающих развитие индийского общества в контексте позитивистской концепции истории. Однако наибольшее влияние оказал его роман «Анандамат» (1882), в котором идеи Конта облечены в литературную форму. Ключевая