Однако мы не можем просто прийти к заключению, что Никхилеш прав, а Бимала – нет. Никхилеш странным образом пассивен и лишен страстности. Его легко принять, но не так просто полюбить, и он знает это. Он говорит, что в нем «недостаточно выразительности»: «Я же напоминаю глубокий и тихий омут, лишенный трепета жизни. Я повинуюсь толчкам извне, сам же сообщать кому-либо движение не могу» (86). В отличие от Шондипа и Бималы, у Никхилеша нет чувства юмора. В романе его моральные ценности (сочувствие к бедным, просвещенный взгляд на положение женщин, уважение к мусульманам) кажутся очень привлекательными. Но в то же время мы видим, что образа жизни Никхилеша недостаточно, чтобы обеспечить преобладание и сохранность этих ценностей.

Следовательно, Конт в чем-то прав (согласно Тагору): реализация национальных идеалов возможна при наличии сильных эмоций, предполагающих символизм и воображение. Здесь сильные эмоции, как и у самого Конта, связываются с политикой покорного уважения к авторитету духовной элиты. Воплощенный в Шондипе, этот тип власти становится чрезвычайно опасным. Но, по-видимому, он также легко побеждает бесстрастный тип гуманизма.

Необходима ли эта трагедия? Должна ли политическая любовь всегда быть фатально связана с иррациональной покорностью и даже больше – с фанатизмом и ненавистью? Должны ли высокие моральные идеалы быть скучными и невдохновляющими, а критическая отстраненность непривлекательной?

Роман не предлагает никакого решения этой проблемы. Однако его трагический финал определяет направления дальнейших размышлений и работ Тагора. Как мыслитель, педагог, поэт, музыкант и хореограф, Тагор решил ответить на вызов, который он сам бросил; он создает поэтическую и критическую альтернативу религии Конта, опираясь на «религию человечества» Милля и дальше развивая его ключевые идеи[127].

Его ответ был сформулирован в более чем двух тысячах песен, две из которых стали национальными гимнами Индии и Бангладеш. Он создал школы и университеты, которые стали всемирно известными образцами демократического образования, ориентированного на гуманитарные науки. (Хотя школа была основана в 1905 году, она воплощала в себе идеи Тагора постепенно, а университет был открыт в 1928 году.) Наконец, на закате своей карьеры в работе «Религия человека» (1931) Тагор предлагает теоретический ответ Конту. В основу этой работы легли «Гиббертовские лекции» Тагора, прочитанные в Оксфорде (1930), и ранние его наработки, поскольку в ней большое внимание уделяется школе, а также роли определенного типа музыки и поэзии, связанных с критическим духом, в гуманизме будущего[128].

III. ТАГОР: РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕКА

С самого начала рассуждения Тагора строятся в терминах, которые заставляют нас ожидать значительного концептуального расхождения с Контом. Он настаивает на том, что уникальность человеческого существа заключается в способности к художественному творчеству, в способности придумывать что-то новое и двигаться к прекрасному идеалу, который возможен благодаря работе воображения. Это то, что Тагор называет «излишек (surplus) в человеке»: в отличие от других животных, человек выходит за рамки физических потребностей, живя в мире символов и воображения, которые обеспечивают «излишек, намного превышающий потребности биологического животного» (28).

До этого момента Конт мог бы с ним согласиться, однако с самого начала Тагор размышляет о свободе творчества в терминах индивидуального самовыражения и любви. Тагор считает, что определяющим моментом человеческого становления является осознание того, что один человек любит другого человека: «В одном своем стихотворении я сказал, что ребенок, выйдя из материнской утробы, находит свою мать в настоящих отношениях, истина которых в свободе» (30). Переход от простого биологического существования к полноценному человеческому рассматривается в терминах непосредственной связи, личного признания и эмоций, наполненных удивлением и любопытством; смысл творчества не отделим от свободы человека отказаться от всех традиций, всех групповых норм в пользу глубоко личного видения. Схожим образом Тагор в работе «Человек – художник» трактует прямую позу человеческого тела как жест «неподчинения», то есть свободы создавать нормы, а не быть связанным нормами прошлого. Хотя антиконтианские тезисы Тагора раскрываются в книге чуть дальше, они вполне очевидны с самого начала. Кажется, что в интерпретации Тагора контовский девиз «Порядок и прогресс» будет содержать гораздо меньше Порядка и больше страстной любви.

Во многом Тагор действительно размышляет в духе Конта. Большое значение он придает способности видеть человеческий род как нечто целое, простирающееся как в прошлое, так и в будущее; он предлагает читателю внести свой вклад в представление идеального будущего для человека – в этом для Тагора заключается его религия. «Религия состоит в стремлении людей развивать и выражать те свойства, которые присущи природе вечного Человека, и иметь веру в них» (118). Так же как и Конта, его заботят опасности алчности и ограниченного сочувствия. Жадность «смещает фокус вашего разума на иллюзию вашего отдельного „я“» (53). «Когда жадность ставит своей целью материальную выгоду – ей нет конца. Это похоже на сумасшедшую погоню за горизонтом в попытке его поймать» (132). Тагор часто развивает эту тему, сосредотачиваясь на технологическом прогрессе, который, как он считает, будет способствовать ослаблению человеческого сочувствия: «Человек строит свою клетку, быстро начиная паразитировать на чудовищной Вещи, которой он окружает себя со всех сторон» (141). О том, почему новая религия необходима, Тагор тоже размышляет в контианском духе: присущие нам склонности к эгоцентризму и алчности мешают достичь благородных целей.

Вслед за Контом он делает акцент на культивировании сочувствия, которое для обоих философов является ядром новой религии. Мир человеческой личности, пишет он, «ограничен пределами нашего сочувствия и воображения. В тусклых сумерках бесчувственности большая часть мира, в котором мы живем, остается для нас подобна процессии кочующих теней». Благодаря воображению, мы начинаем «остро осознавать жизнь, которую мы должны прожить, выходящей за рамки индивидуальной жизни и противоречащей биологическому смыслу инстинкта самосохранения» (38). Как и Конт, Тагор настаивает на том, что сочувствие должно поддерживаться гуманитарными науками.

Еще одна характерно контианская черта книги Тагора – акцент на необходимости формирования единого мирового сообщества. Отмечая, что его жизнь была сформирована слиянием трех различных культур (индуистской, мусульманской и британской), Тагор критикует «сильный расовый эгоизм» (131) колониализма и заключает: «Внезапно стены, разделявшие разные расы, рухнули и мы обнаружили себя стоящими друг перед другом лицом к лицу» (134).

Тем не менее во многих аспектах гуманизм Тагора оценивает проект Конта глубоко критически. Можем начать с концепции плюрализма: вместо гегемонии Европы и белой расы Тагор радикально осуждает все расовые и религиозные различия как основу привилегий и отвергает межплеменную вражду в пользу равного уважения ко всем. «Бог человечества, – пишет Тагор, – прибыл к вратам разрушенного храма племени». Отныне, продолжает он, ни один народ не сможет претендовать на превосходство в силу имперской власти или предполагаемых расовых привилегий; вместо этого будущее всех народов должно основываться на взаимности, равном уважении и совместных усилиях, направленных на общее благо. «Я прошу их мужественно заявить о праве быть друзьями людей, а не о праве особой гордой расы или нации, которая может хвалиться тем, что обладает роковым качеством господствовать над людьми» (135). Тагор сделал это смелое заявление в Англии в самый разгар борьбы Индии за независимость и одиннадцать дней после того, как он отказался от своего рыцарского звания в знак протеста против убийства генералом Реджинальдом Дайером невинных безоружных граждан в Амритсаре. Он ясно дает понять, что отказ от расовых и политических устоев Британской Индии необходим для гуманизма будущего. Неудивительно, что Тагор на протяжении всей работы старается проявить уважение ко многим различным культурам и традициям мира, находя духовные предпосылки в персидской религии, суфийском исламе, английской романтической поэзии (Вордсворт) и многих других явлениях мировой истории.

Но даже прежде, чем мы доберемся до этих откровенных заявлений о космополитизме, очевидно, что мы живем в мире, отличном от мира определенности и порядка Конта. «Религия человека» – это работа поэта-романтика. Частично автобиография, частично поэтическое размышление – аргументация в ней сочетается с историями и образами так, что работа читается и как трогательная и самокритичная, и как забавная и безмятежная. Тагор рисует