Когда останешься на много миль вперед один,

Меж неизведанных и диких рек, равнин и гор,

Лишь только ты, несчастный,

Путь кровью сможешь провести, связующий простор.

Когда потух последний огонек в глухой ночи,

Тьма опускается на мир. Ты, о несчастный,

Собрав всю боль в кулак, зажги в душе огонь свечи,

Пусть озарит весь мир лишь он один![147]

Музыка вызывает решимость: на протяжении всей песни слышен ритм марша. В ней звучат одиночество и открытость: в единственной вокальной линии ощущается страстный риск. Но прежде всего эта песня являет собой радость. На самом деле это очень счастливая, даже восторженная песня, полная удовольствия и утверждения. Люди полюбили эту песню, и их любовь имела большое значение для успеха движения сопротивления Ганди. Когда он шел с тростью и в простой набедренной повязке – по-детски восторгаясь жизнью, что так часто могли наблюдать те, кто встречал его, – он, казалось, воплощал дух этой песни; и это слияние художественного образа с живым примером было (и остается) очень трогательным. Вот как дух одиночного инакомыслия в сочетании с радостью может воодушевить людей.

Но, возможно, главным достижением Тагора как кузнеца популярной политической культуры стало сочинение им двух национальных гимнов[148]. В первой главе мы уже проанализировали «Мою золотую Бенгалию». Теперь пришло время внимательно взглянуть на «Душу народа» («Джанаганамана»), национальный гимн Индии, в котором Тагор отвечает на вызов «Ванде Матарам» Банкима, предлагая замену, которая, как он считал, выигрывала как с моральной, так и с политической точки зрения, оставаясь при этом красивой и даже соблазнительной. Правые индуисты не согласны, и они по сей день борются за «Ванде Матарам».

«Душа народа» написана на сильно санскритизированном бенгальском языке. Тагор сделал это намеренно, желая, чтобы песня была понятна за пределами Бенгалии всем, кто говорит на одном из языков, происходящих от санскрита, который настолько универсален, насколько это возможно в Индии; и носители не индоевропейских языков с радостью приняли эту песню. Изначально эта песня была исполнена на съезде Индийского национального конгресса в 1911 году, а затем (буквально сразу же) – во время визита Георга V в Индию. Тогда же была исполнена песня другого поэта, восхваляющая короля, а песня Тагора, по его словам, была написана как своего рода ответ-возражение, выражающий идею о том, что единственным подлинным лидером является моральный идеал и что Индия, руководствуясь этим идеалом, верным путем идет к свободе. Часть песни, которая сегодня исполняется в качестве национального гимна, звучит так:

Властитель всех умов,

О, вершитель судеб Индии.

Твое имя в сердцах людей в Пенджабе и Синд,

Гуджарате и Маратхе,

Ориссе, Бенгалии и в сердцах дравидов.

В вершинах Виндхья и Гималаев раздается его эхо,

Ганг и Джамана несут твое имя

И сам Океан тебя воспевает.

Они молятся о твоем благословении, воспевая тебе похвалу.

Спасение всех людей в твоих руках,

О, вершитель судеб Индии.

Славься же ты, славься, славься![149]

Чтобы никто не подумал, что о некоторых группах сказано не было, есть еще четыре строфы, из которых я привожу вторую и пятую (остальные очень общие, говорящие о взлетах и падениях жизни). Вторая строфа часто рассматривается как часть национального гимна, и это очень важно, поскольку в ней говорится о религиозном разнообразии:

Днем и ночью слышен твой голос,

И мы внимаем твой призыв милосердный

К индусам, сикхам и буддистам,

Джайнам, парсам, мусульманам и христианам.

И Восток, и Запад по обе стороны от твоего престола

Вместе плетут ленты любви.

Славься ты, что вместе слил сердца народов,

Слава тебе, о, вершитель судеб Индии!

* * *

Ночь прошла, и на Востоке

Солнце встает за горами.

Птицы поют, и прохлада рассветного ветра

Новую жизнь дарует.

Ореол твоего сострадания

Пробудил ото сна Индию,

И к ногам твоим мы склоняем головы.

Слава тебе, верховный властитель!

Слава тебе, о, вершитель судеб Индии![150]

Идея пробуждения Индии к жизни и свободе занимает важное место в речи Неру «Свидание с судьбой». Неважно, откуда он почерпнул эту идею, но она принадлежит Тагору.

Песня адресована неназванному источнику, которым может быть совесть, или дхарма (моральный закон), или какой-то другой набор моральных идеалов. В отличие от «Ванде Матарам», которая призывает к подчинению божеству, связанному с традиционной религией, «Душа народа» требует победы этого идеального принципа как результат страстной любви всего народа. В каком-то смысле это, очевидно, песня сопротивления и движения за свободу. Но в более общем виде это призыв к нации, которая до глубины души тронута как красотой природы, так и моральными идеалами и которая видит, что они каким-то образом слиты воедино. Более того, в отличие от концепции исключительно индуистской нации Банкима, эта нация насквозь разнообразна, включает в себя все регионы и религиозные группы Индии[151].

Музыкально «Душу народа» очень легко петь, она имеет диапазон всего в одну октаву, так что люди действительно поют ее с удовольствием. У нее раскачивающийся ритм, похожий скорее на мечтательный танец, и в ней нет ничего воинственного. Люди естественным образом обнимаются, держатся за руки или просто покачиваются в такт музыке. Так же естественно это сочетается с созерцанием природы. Особенно красиво это показал режиссер А. Р. Рахман (до того, как стать мусульманином-суфием, он носил индуистское имя Дилип Кумар) в фильме, выпущенном в качестве официальной версии гимна в честь пятидесятой годовщины Индии, найти которую на YouTube не составит труда. Фильм Рахмана чудесно воплощает дух песни, показывая людей (отдельно взятых или небольшие группы) из разных слоев общества разных занятий, поющих в разных волнующих и красивых местах Индии[152].

Есть что-то очень необычное в том, как заканчивается этот гимн. На словах «слава [тебе]» (jaya he) мелодия поднимается до субдоминанты, мы ожидаем разрешения в тонике, но нам в нем отказывают. Когда я слушаю или пою ее, я всегда слышу в этой мелодии незавершенность, которая призывает к отсроченному, еще недоступному разрешению. И мой опыт – это не просто порождение западного музыкального образования. Мой коллега Дипеш Чакрабарти говорит, что, когда они с одноклассниками пели эту песню в начальной школе, после последних слов они всегда продолжали, возвращаясь к припеву «bharata bhagya vidhata», потому что это им казалось логическим разрешением в тонику, пока учитель их не исправил: «И потому мы должны трудиться и работать, усердно работать, чтобы воплотить в жизнь наши мечты». «Джанаганамана» своим смелым нарушением музыкальных ожиданий указывает на дальнейшую работу. Чакрабарти говорит, что для него в этом есть смысл, и это делает призыв к победе более уместным в контексте продолжающихся страданий, чем если бы он звучал как-то иначе.

Таким образом, Тагор сделал популярными не только плюрализм, гармонию и взаимное уважение, но и незаконченность работы. И сделал их даже в некотором смысле соблазнительным, так же как в песне «Если никто не ответит на твой зов, иди один» инакомыслие и критическое мышление стали объектами страстной преданности. Можно сказать, что проект Конта был переосмыслен в духе Керубино.

VI. ПРОЕКТ КОНТА: ОЦЕНКА МИЛЛЯ И ТАГОРА

Религия человечества Конта отвечала реальной потребности, но ее проект оставлял желать лучшего. В отличие от Руссо, Конт трепетно относился к важности свободы слова и ассоциаций и поэтому не предлагал воплотить свои идеи в жизнь посредством государственного принуждения. Более того, Конт сильно ограничивает полномочия государства в вопросах достижения важных норм жизни, как считает Милль. И все же он говорил о всеобъемлющем типе социального