выравнивается. «Синева» моя, мой дом, мамин подарок на восемнадцатилетие. Думаю, она подарила ее мне, чтобы уравновесить что-то, положила яхту на мои внутренние весы. Наверное, мама считала, что получится красиво, эдакая попытка пойти мне навстречу, а на самом деле вышло отвратительно, словно она старалась расплатиться за все те свои предательства, от которых я страдала в детстве.

«”Ариетта-31”. Новенькая, – так, если мне не изменяет память, она сказала, с гордостью вручая мне ключи. – Собрана в Швеции. По чертежам Олле Эндерлейна. Он сейчас лучший».

Лучший – значит, как раз для меня.

Яхта моя, «Синева», мамин подарок, мамины распростертые объятия, подарок, от которого я не смогла отказаться, единственный из ее подарков, который мне и впрямь оказался нужен. В отличие от нее самой этот ее подарок никогда меня не предавал.

Вернувшись в салон, я задраила люк и уселась перед картплоттером. Да ведь я дрожу, неужели я все это время дрожала или это только что началось? Не знаю, но зубы стучат, и я трясусь, словно это меня полощет ветер, однако дрожу я не от холода, это не озноб, наработалась я так, что по спине текут капли пота. Дрожу я от страха, я напугана. Впервые, подумала я, впервые меня застали врасплох. Я не подготовилась, не узнала заранее прогноз погоды, вот дура, я ведь и правда его не узнала, а в море не выходят, не узнав прогноза. Озаботься я этим заранее – и была бы сейчас в другом месте, стояла пришвартованная в порту, ходила по земле, грелась, отмокала в ванне.

И все же я справилась, паруса зарифлены, яхта и плавучий якорь сработались, я сижу тут, у меня получилось, никакая спасительная гавань мне не нужна, я сама себе спасительная гавань, да еще яхта – вот мое спасение. Мама подарила мне ее, когда мне исполнилось восемнадцать, мама тогда раскинула руки и шагнула ко мне, и я не отстранилась, не смогла отказаться, а мама ждала ответного подарка, я это понимала, она многого ждала, ждала, что я всю жизнь ей отдам, но не дождалась.

Подобные ей, подобные Магнусу полагают, будто все просто: купи пластырь побольше – и рана затянется, вот только если ее перед этим не промыть, если в ране остались грязь, пыль и щебенка, пластырь не спасет.

Шторм раскачивает яхту, море ревет, такелаж дрожит. Я устала, я кладу руки на картплоттер и утыкаюсь в них головой, отдохну секундочку, хотя нет, нельзя, потому что я слышу, как вода напирает, подступает со всех сторон, вода не только под лодкой – она заливает палубу, льется с неба, со всех сторон наваливается шум воды.

Я встала и прислушалась. На форпике капает, и я иду проверить. Дверь как следует не задраена, вода просачивается внутрь, я пытаюсь плотнее прикрыть дверцу, но и это без толку, воду не остановишь, крохотные капли пробираются внутрь, прокладывая себе путь через мельчайшие трещинки.

Из окон здесь тоже капает, я заклеила их силиконом, но этого недостаточно, надо было вообще поменять их и герметиком заделать, а сейчас капает прямо на койку, матрас с одеялом залиты холодной водой.

Впрочем, пускай, спать я все равно не стану, каждые пятнадцать минут нужно проверять, нет ли поблизости других лодок или буровых вышек, не пробиваются ли сквозь темноту одинокие огоньки.

Я снова сажусь перед картплоттером, время притихло, время бушует, нет, это бушует шторм, море, ветер, этот рев ни на что больше не похож, трос бьется о мачту, ритм утрачен, стук громкий и частый, скорее вибрация. Попросить помощи – mayday, mayday, – заряда батареи хватит, чтобы включить УКВ-рацию. Может, меня услышат на буровой и помогут?

Нет, не нужна мне помощь, я и так из него выберусь, из шторма, они мне не нужны, какая, на хрен, помощь от зажравшихся буровиков, полжизни дома – полжизни на платформе, зарплаты под миллион, не нуждаюсь я в их помощи, да вообще в ней не нуждаюсь.

Я снова поднялась, отодвинула дверцу и выглянула наружу. Меня тотчас же окатило волной, дьявол, капюшон-то я сняла, ледяная вода течет по спине, вокруг ничего не видно, только море.

Я захлопываю дверцу.

Сажусь.

Трясусь.

Двигаюсь вперед.

Давид

– Я на ту лодку хочу, – сказала Лу, проснувшись.

Она лежала на койке и улыбалась.

– Тс-с, – прошипел я, – остальных перебудишь.

Похоже, еще совсем рано. В ангаре тишина. Лишь звуки спящих людей. Дыхание. Храп. А вот кто-то завозился во сне. В окна просачивались лучи утреннего солнца.

– Хочу на лодку, – повторила Лу уже тише.

– Ты же сказала, лодка дерьмовая, – шепотом напомнил я.

– Нельзя говорить «дерьмовый», – не растерялась Лу.

– Верно.

– Все равно хочу на лодку.

Она спустила ноги на пол, натянула висевшие на спинке койки шорты.

– Давай, может, попозже, – сказал я.

– Это теперь наша лодка. – Лу подошла ко мне. – Вставай быстрей.

– Нет, не наша.

– Но ведь это же мы ее нашли.

Она склонилась надо мной, почти уткнувшись мне в лицо.

Глаза ее напоминали две сияющие щелочки. Господи, вылитая Анна. Та по утрам была совершенно такая же. Те же глаза. В них в любую погоду сияло солнце.

Анна.

– Может, после завтрака и пойдем. – Горло перехватило, но я старался не подавать виду.

Лу запрыгала от радости.

– Правда?!

– Мы же не накрыли ее брезентом.

– Ну да, точно.

– Но сперва в Красный Крест зайдем.

– А, в Красный Крест… – Прыгать Лу перестала.

– Может, они уже добрались сюда, – пояснил я.

– Угу.

Я встал. Начал одеваться, но с футболкой замешкался: спрятал в ней лицо, дожидаясь, пока слезы не отступят.

Взяв пузырек с антисептиком, я помахал им перед Лу. Она привычно потянулась к нему руками. Мы с ней обработали руки и по тихому, спящему ангару вышли в такое же беззвучное утро.

– Папа?

– Что?

Когда мы подошли к зданию, где размещался Красный Крест, Лу взяла меня за руку.

– Мне обязательно туда с тобой?

– А почему ты не хочешь?

– Я лучше снаружи подожду.

– Мне приятно будет, если ты зайдешь со мной.

– Я на улице подожду.

– Да почему?

– Поиграть хочу.

– Это во что же?

– Просто поиграть.

Она уселась на траву у входа, под палящим солнцем, на сухие остатки того, что когда-то было травой. И замерла, ничего больше не говоря.

Я вошел внутрь, Жанетта кивнула мне, и не успел я рта открыть, как она сказала:

– Для вас, Давид, у меня никаких новостей.

– Ой, – я силился улыбнуться, – быстро вы.

– Очень сожалею. Но вы зря сюда каждый день ходите. Такие