вина. Третья – сундучок, каменьями изукрашенный. Четвертая – отрез златотканый императору на нарядный халатик. Брунгильда откуда-то выволокла здоровенную деревянную женщину без спины. На корабль тебе, говорит, император. Сие наша великая богиня, оберегает мореплавателей от бурь, приводит судно в безопасную гавань. Императоры на это милостиво покивали. Хитромордии. Это якобы не испытание, а так, но я не сомневалась: уж тем-то зачтется, кто лучше всех своим подарком Камичиро угодит.

   Я кусала губы, бессильно наблюдая, как одна за другой девицы преподносят свои дары. Отличились, конечно, Змеища Первая и Змеища Вторая. Не рассказывала я ещё о них? Должно быть, забыла, а скорее, до сих пор было некогда.

   Шарясь по Небесному городу в поисках «Витязя» и следуя за щебетуньей по дворцам, я, само собой, не упускала из виду своих соперниц. Надо же знать, с кем предстоит сражаться и каким оружием.

   Увиденное меня не сильно ободрило. Мне даже пришло в голову, что я уже сейчас могу предсказать, кто дойдет до решающего испытания и может стать победительницей. Если верить Барбаре (а до сих пор она вроде бы оказывалась права), император предпочтет ту, кто сумеет ему понравиться. А для этого, знаете ли, не надо быть разумной, доброй, ласковой, трудолюбивой и вот это все. Достаточно быть красивой и хитрой. И таких среди нас было две.

   Ферфетта из Эйлории, которую я нарекла Змеищей Первой. Эйлория – это королевство где-то на югах Чужедолья, богатое и цветущее. Говорили, люди там ходят сплошь в шелках и даже самый последний бедняк ест как наш князь. Стройную шейку Ферфетты украшала изящнейшая головка с золотыми кудряшками, а на мир дева взирала громадными очами цвета морской волны. Идет – будто лебедушка плывет, говорит – и прямо мед у нее из уст льется. И уж такая милашка, такая очаровашка – со всеми ласковая да приветливая, всем улыбается, для каждого найдется доброе словцо, и такая уж растакая хорошая – мухи не обидит, воды не замутит. Нежный цветок, да и только. Вот честно, будь я мужиком – уж я б не сомневалась. Схватила бы Ферфетту в охапку и немедленно женилась, пока кто другой не утащил.

   Правда, этот мужик, которого я себе воображала, не слышал, как Ферфетта разговаривает с прислугой. И как она щурит свои глазищи на тех, кого считает соперницами. Многим она мне напоминала Барбару, только вот королевиной доброты в ней не было ни на маковое зернышко. Но императору этого и не нужно, верно? Ему достаточно того, что супруга услаждает взор и покорно шепчет ему: «Да, мой повелитель».

   Змеищу Вторую, пепельноволосую и змееокую, звали Магалехтернис (язык сломаешь), и была она настоящей принцессой, дочерью какого-то горного короля. Она так и выглядела, будто из камня высеченная: высокая, взор надменный, челюсть твердая, как скала. Наряды у нее были тяжелые, в пол, расшитые серебром, золотом и каменьями – ни дать ни взять ходячий кусок горы с самоцветами. Эта и не скрывала, что змеища. Смотрела на всех так, будто император уже ее, кто бы он ни был, а она в городе Небесном хозяйка. Подобно Ферфетте, она окружила себя свитою из десятка или около того других невест, поскромнее, победнее да поробчее, которые следовали за нею кроткой стайкой.

   Почему девушки сбивались возле них и позволяли собой распоряжаться, для меня загадка. Впрочем, и я, встречаясь с той или другой, ловила себя на подлой мысли, что мне до них ни в жизнь не дотянуться. Что любая из них красивее и умнее меня. Есть такие девки, подле которых, как ты ни тужься и ни пыжься, ни мажься белилами и ни затягивайся в корсет, как ни учись дамозельской премудрости, а все одно свинья рядом с белой лебедью: и волоса у тебя как пакля, и глазки поросячьи, и руки мужицкие, и вообще стать не та. Что Ферфетта, что Магалех-как-там-дальше – обе держали себя так, будто твердо знали, что им нет соперниц, и сила этой уверенности была такова, что девы, ею не наделенные, невольно верили этому убеждению.

   Будь я немного другой, или не встреться на моем пути Барбара, или не имей я в уме, что мне во что бы то ни стало нужно добыть шлем, может, и я стала бы одной из тех, кто примкнул к той, кого считала более сведущей, могущественной, хитрой, и стала бы ее держаться. Кто знает, может быть, людям нужно кого-нибудь слушаться. Может быть, им просто спокойнее возле тех, кто выглядит так, будто знает, что делает. Может быть, девушки, напуганные чужой землей, подавленные величием Золотого дворца, предпочитали сбиваться в стайки под руководством тех, кто (по крайней мере, с виду) не испытывал ни робости, ни трепета. А возможно, невесты надеялись ухватить чуточку чужого самообладания, уверенности и удачи. Услышать или подглядеть что-то, что могло помочь им самим. Кто знает.

   Обе змеищи со своими свитами предпочитали держаться подальше друг от друга. Я не сомневалась, что ближе к последним испытаниям раздастся шипение и прольется кровь, но покамест они холодно, но любезно кивали друг другу при встрече.

   Две этих кружка были самыми многочисленными – я бы сказала, Ферфетта и Магалехтернис разобрали и поделили между собой невест, окружив себя приспешницами, подражательницами и, мнимыми ли, истинными ли сообщницами.

   Было несколько хороших девушек, которых я, будь я императором, первыми взяла бы на заметку. Они не были знатны или богаты, не отличались броской красотой, но вели себя с достоинством. Одиночество их не тяготило, они с любопытством осматривали дворец, интересовались местными обычаями, но дружиться с прочими невестами не стремились и держались особняком, порой, впрочем, объединяясь по двое или трое для прогулок или во время еды. Такое поведение мне было понятно. Зачем делать вид, что кто-то тебе здесь подруга, если победительница только одна? Если бы мир был устроен справедливо и честно, я бы сказала, что императрицей должна стать кто-то из них. Но он таким не был, и я скорее верила, что «божественный» выберет одну из змеищ – мнение, которого придерживались и они сами.

   Ну и наконец, оставалась кучка девок, которых нельзя было отнести ни к какой стае, разве что к стае отщепенок. Это, собственно, я, затем Брунгильда, которая среди нас всех смотрелась, как боевая лошадь в стаде овец. Я спросила Брунгильду, как ее-то сюда угораздило. Чего ей дался этот император. Брунгильда вздохнула – будто порыв ветра пронесся по дворцу.