– Это из–за Венсана? – прямо спросил он, – Я прав? Из–за него ты не можешь уехать?

– Причем здесь Венсан!  – не помня себя от возмущения, воскликнула девушка, – Как ты вообще мог предположить подобную глупость! Запомни, Барт, чего бы вы там не навоображали вдвоем с этим хвастуном, мое сердце принадлежит Хосе, как и прежде! Так будет всегда! И никто не может изменить этого, тем более, пустомеля Венсан! Хватит, не хочу больше слышать ни о чем таком. Пойдем в лагерь. Нужно спать. Возможно, завтра нас ждет сражение. Впрочем, и послезавтра тоже… А ты, если хочешь, волен уйти и вернуться в монастырь, ведь для тебя это, и правда, – чужая война.

Барт кивнул, и они продолжили свой путь. А еще позже, когда в небе вспыхнули звезды, когда где-то вдалеке заухали ночные птицы, Барту приснился чудесный сон, полный колдовского спокойствия, завораживающий, чарующий. Берег небольшой горной речки, солнечный день, прозрачная вода. И Маринелла с распущенными волосами все в той же белой рубашке стоит по колено в воде, опускает руки, потом поднимает, подбрасывая воду, и вокруг образуется ореол сияющих брызг. Потом она вскрикивает, улыбается и окунается в ледяную воду, а затем вдруг поднимается в мокрой рубашке, ставшей совсем прозрачной, туго облепившей тело девушки.

Барт подскочил и сел на постели, он тяжело дышал, а с губ не сходила блаженная улыбка. Но потом его лицо стало жестким, он почувствовал злость на себя, хоть и не имел власти контролировать свои сны. Медленно он протянул руку и дотронулся до меча, всегда лежавшего рядом. Осторожно провел пальцами по знаку богини Соль, выбитому на рукояти. Он – избранник, его жизнь от рождения и до смерти принадлежит богине и только ей, и ему не позволено смотреть на других женщин со страстью, не позволено даже во сне!

Огорченный, он лег обратно в постель, накрылся шерстяным одеялом, но сон не шел, навязчивое видение не уходило, и Барт с досадой пытался его прогнать почти до самого утра.

На следующий день разведчики донесли, что заметили большие отряды, направляющиеся в сторону ущелья, среди флагов они заметили и флаг Венецианской республики и даже герб, принадлежавший семье Монтелеони.

– Луко, что нам делать?  – взволнованно спросила Маринелла, понимая, что в первую очередь ее присутствию обязаны эти несчастные столь серьезному преследованию. – Что дальше? Мы не можем оставаться в Тоскане, они будут искать и убьют нас… Флорентинцы не станут защищать нас. Здесь мы никто! И в Венецию нам теперь не вернуться!

– Мы пойдем в горы, – тихо ответил щербатый трактирщик, превратившийся волею судьбы в мятежника и почти революционера, – И подождем, пока переменится ветер!

– А он переменится? –  с надеждой спросила она.

– Обязательно переменится, графиня. Негодяю, вроде Монтелеони, Бог не даст разгуливать долго…

– Мы еще встретимся с ним! – произнесла вдруг девушка. – Я чувствую, что нам еще предстоит встреча! И мы еще доберемся до Милагро, Барт!

Барт, сидевший рядом, с легкой улыбкой кивнул, и в этот момент Венсан, задремавший в углу шатра, служившего штабом, открыл глаза.

– Не забудьте взять меня, ребята! Я тоже хочу в Милагро, – сонно пробормотал он.

Чуть грустно улыбнувшись, Маринелла вдруг протянула руку и сжала ладонь пирата в своей, вторую ее ладонь точно так же сжал Барт, а другую  – протянул Предводителю.

Глядя на их странный, внезапно возникший треугольник, Венсан весело произнес:

– Не знаю, видите вы или нет, а наши судьбы теперь навеки связаны! Их связал тот корабельный канат, которым был привязан мой абордажный крюк, подцепивший корабль Санти!

– Нет, Венсан Жослин, – неожиданно серьезно ответил ему Барт, не поддержав шутки, – Они были связаны раньше. Намного раньше…

На следующее утро группа оборванных, измученных людей – тех, что остались от восставших и пленников, медленно поднималась по узкой горной тропе и представляла собой весьма и весьма жалкую процессию. В хвосте ее брели Маринелла с Бартом. Венсан и Луко, стараясь сохранять присутствие духа и подбадривать остальных, продолжали шествовать впереди.

Восстание под предводительством пирата Венсана Жослина было подавлено, не начавшись, и теперь оставшиеся в живых, те, кто боролись против жестокости и несправедливости Венецианских дожей, уходили в Аппенинские горы в поисках убежища, способного укрыть их от гнева графа Монтелеони. Но прекрасная Маринелла и ее новые друзья продолжали верить, что однажды им удастся одержать победу в борьбе с этим злом, а после достичь чудесного города Милагро, где Барту предстояло сразиться со злом иного порядка и выполнить священную миссию, возложенную на него богиней Солнца за много сотен лет до его рождения.

Наступила зима. Здесь, высоко в горах, она была особенно сурова: ведь только здесь воздух становится таким пронизывающе холодным, студеным, обжигающим, только здесь дуют такие сильные ледяные ветры, идет такой колючий снег.

Одинокие хижины покинутой деревни, что заняли мятежники, были разбросаны на горных склонах, покосившиеся и обветшалые, они являли собой поистине жалкое зрелище и насилу могли укрыть от здешних снегопадов.

Когда они пришли сюда, то нашли лишь пустые брошенные дома, многие из которых уже были не пригодны для жилья. Однако мятежники постарались, как могли, отремонтировать жилища, благо среди них были умельцы, мастеровые, корабелы. Заделали дыры в крышах и полах, законопатили окна, сложили печи. И хижины стали вполне сносным местом, где можно было перезимовать и защититься от мороза. За некоторыми из бывших пленников и участников восстания последовали семьи, и потому теперь кое-где перед хижинами играли детишки, закутанные в старые рваные тулупы, а горстка мужчин, надрывая все силы, тащила на санях тяжелую поклажу – дрова с лесистых горных склонов по ту сторону перевала. Среди них был и Луко.

Остановившись перед самым просторным и добротным домом, из трубы которого валил черный дым, они отряхнули снег, тщательно прикрыли сани тканью, после вытерли ноги о порожек, чтобы скинуть все, что прилипло к сапогам, и вошли внутрь.

В тесной прокопченной от дыма кухне стояла грубая деревянная мебель, а за большим  некрасивым, но широким и устойчивым крепко сколоченным столом уже расселась компания, во главе которой восседал Предводитель – Венсан Жослин, и наперебой с сидящим от него по правую руку Бартом, они отчаянно барабанили ложками по поверхности стола, требуя положенную им пищу.

Склонившись к очагу, Маринелла и еще одна женщина, постарше, помешивали черпаками похлебку, что варилась в огромном котле. На девушке было старенькое застиранное шерстяное платье темно-синего, почти черного цвета, волосы перехвачены платком и собраны в узел. Сейчас она была бесконечно далека от той прекрасной графини, что когда-то царила на балах Венеции, от той, кому пели серенады и посвящали стихи, и Венсан почувствовал, что его сердце заныло от сожаления. Стоило ли ей ступать на эту тропу?