Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я не только работала – наверное, впервые в жизни у меня появились личные занятия. Вечером я посещала бесплатную языковую школу для иностранцев, иногда мы с Хальву ходили в клуб. Там она была завсегдатаем – не было человека, который бы не был с ней незнаком. Это и неудивительно – она была очень веселой, зажигательной девушкой, которая постоянно смешила всех вокруг. В клубе, конечно, всегда было много парней. Я обычно не обращала на них внимания, а они – на меня (не считая всяких идиотов типа моего братца Хаджи). А как-то раз мы протанцевали пару часов, и я заметила, что вокруг нас с Хальву вьется целая толпа:
– Черт! Мы что, им всем нравимся?
– О да! И очень сильно.
Меня это очень сильно удивило – за последние четыре года я привыкла считать себя никем, незаметной домработницей. А тут вдруг целая очередь парней, мечтающих со мной потанцевать. Борясь с последствиями воспитания в пустыне, я заставляла себя общаться со всей этой разношерстной публикой – белые и черные, парни и девушки. «В западном мире никто не ходит, потупив глазки, Варис. Ты хорошо ладишь с верблюдами и сковородками, но здесь тебе это не поможет», – думала я. К тому же мне нужно практиковать английский, поэтому живое общение вне класса было очень полезным.
Следующим утром Хальву посвятила меня еще в одну сторону реальной жизни. Она подробно объяснила поведение каждого парня в клубе, рассказала об их характере и истинных мотивах – в общем, это была «Книга Джунглей», только в лондонской редакции. Она рассказала мне о сексе и о том, чего стоит остерегаться таким девушкам, как мы. Никто и никогда раньше не разговаривал со мной о таком.
– Варис, – предостерегала меня Хальву, – ты общайся с ними, смейся и танцуй. Но после клуба – сразу домой! Не доводи дело до постели. Они не знают, что за твоей экзотичной внешностью таится большой секрет – англичанок не подвергают обрезанию.
Через несколько месяцев я смогла переехать в общежитие ИМКА – поселилась в комнате вместе с одной женщиной, которой было не по карману оплачивать ее одной. Меня это вполне устраивало – снимать комнату в одиночку для меня было бы тоже слишком обременительно. В ИМКА я обрела много новых друзей, но Хальву, конечно, оставалась самой близкой. Я по-прежнему учила английский и даже преуспела; работала в «Макдоналдсе». Жизнь потихоньку налаживалась. Но один момент перевернул все с ног на голову: могла ли я подумать об этом, стоя у крыльца опустевшего дома на Харли-стрит?
Меня это очень сильно удивило – за последние четыре года я привыкла считать себя никем, незаметной домработницей. А тут вдруг целая очередь парней, мечтающих со мной потанцевать.
В тот день я закончила смену в «Макдоналдсе» (как всегда, вся перемешанная с жиром) и почему-то решила выйти не через черный ход, как всегда, а через парадный. Для этого нужно было пройти через зал и стойки с кассами, у одной из них я встретила своего старого знакомого – Хвостатого. Рядом стояла его дочка, Софи.
– Привет, – небрежно бросила я и помчалась дальше.
– Ого, вот это встреча! – Он явно был удивлен. – Как поживаешь? – Интонация его голоса подсказала мне, что это не рядовой вежливый вопрос, а настоящий интерес.
– Ой, все просто отлично! – ответила я ему и повернулась к дочери: – А ты как поживаешь? – Мне хотелось похвастаться своим английским.
– И у нас все замечательно, спасибо, – ответил он за дочь.
– А как она выросла, повзрослела, невероятно! Ладно, я побегу, была рада увидеться.
– Стой, подождите! А где вы живете, Варис?
– До свидания!
Я вежливо улыбалась, но не собиралась выкладывать ему всю подноготную своей жизни. По старой памяти я по-прежнему не доверяла этому мужчине. Стоит мне только подсказать, где я живу, как он тут же будет караулить меня у порога.
В общежитии я решила рассказать об этом загадочном человеке всезнающей Хальву, которая стала для меня за последние месяцы мудрым советником. Я пролистала паспорт и в одной из страничек нашла визитку Малькольма Фейерчайлда.
– Хальву, помоги мне разобраться… У меня есть вот такая визитка. Кому она принадлежит? Я знаю, что здесь написано «фотограф-стилист», но что это значит?
– Это значит, что он фотографирует людей в разных красивых нарядах.
– Ой, я бы хотела попробовать!
– А откуда у тебя она вообще?
– Ой, помнишь я тебя рассказывала про странного типа, который сначала просто преследовал меня, а потом еще и домой пришел? Ему тогда еще здорово от тети досталось. Но я так и не поняла, что он хотел от меня – по реакции тети я подумала, что чего-то неприличного.
– Так позвони ему и спроси все лично.
– Думаешь, стоит? Может, ты сходишь со мной и поговоришь, расспросишь подробно? Я еще пока не настолько свободно разговариваю.
– Ладно, пойдем!
Я смогла набраться храбрости только на следующий день. По пути к холлу с телефоном мое сердце практически вырывалось из груди. Хальву бросила монетку, и та глухо звякнула. В полумраке, вооружившись визиткой и телефонной трубкой, она стала набирать номер:
– Алло! Могу я поговорить с Малькольмом Фейерчайлдом?
Пару минут они обменивались вежливыми фразами и знакомились, а потом Хальву пошла ва-банк:
– Так, вы же не извращенец какой-нибудь? Не заманите мою подругу к себе, чтобы потом убить или еще чего? Да… но поймите: мы ничего о вас не знаем… ни где вы живете, ничего… Что? Ну, да… ага, да-да…
Она начала что-то быстро записывать на обрывке бумаги.
– Что, что он говорит? – шептала я Хальву, пытаясь заглянуть ей за плечо.
– Да, поняла. Договорились. Это по-честному. До встречи!
Хальву повесила трубку и, вздохнув с облегчением, повернулась ко мне:
– В общем. Он сказал, что раз мы ему не доверяем, то он приглашает нас к себе в студию, чтобы мы посмотрели, как все устроено и все такое. Если нам что-то не понравится – можем уйти, и он больше тебя не потревожит.
– О, да ладно! – Я вскинула руки и закрыла ими лицо. – И что, мы пойдем?
– Еще бы! Ничего же не теряем. Надо разобраться, что за тип преследовал тебя столько лет.
11
Фотомодель
Так мы и поступили – побороли все страхи и предрассудки и отправились в студию Малькольма Фейерчайлда. Я шла туда с замиранием сердца и неприятным чувством под ложечкой – что там будет? А там был мир, разительно отличавшийся от того, что я привыкла видеть вокруг. Стены студии были увешаны фотографиями молодых прекрасных женщин – настолько прекрасных, что я то и дело издавала восхищенно-задумчивое «Ой…». И снова, как в Могадишо, когда я подслушивала разговор тети Сахру и дяди Мохаммеда, я почувствовала: это он, знак. Все вокруг – это то, что