— Марраско, никаких сомнений. Идемте со мной.

Они двинулись по лестнице. Открылась дверь, выглянул Шварц вхалате и изумленно уставился на новоприбывших.

— Я услышал голоса, — пояснил он. — А в чемдело?

— Помощь пришла! — высокопарно заявилПуаро. — Пойдемте с нами. Наступил великий час, — и устремилсянаверх.

— Вы что, идете к Друэ? — спросил Шварц. —Как он, кстати?

— Доктор Лютц сказал, что вчера вечером он чувствовалсебя хорошо.

Они подошли к двери комнаты Друэ. Пуаро распахнул ее ивозвестил:

— Вот ваш дикий кабан, джентльмены. Живехонький.

А теперь забирайте его и позаботьтесь, чтобы он не ушел отгильотины.

Лежавший в постели человек с перевязанным лицом рванулся, нополицейские уже схватили его.

— Но ведь это же Гюстав, официант, — воскликнулошарашенный Шварц, — то бишь инспектор Друэ.

— Да, Гюстав — но не Друэ. Друэ был предыдущимофициантом, Робером. Его держали в нежилом крыле гостиницы, и Марраско убил егов ту самую ночь, когда напали на меня.

7

— Понимаете, — снисходительно объяснял зазавтраком Пуаро вконец запутавшемуся американцу, — есть вещи, которые профессионалвидит сразу: например, разницу между сыщиком и преступником. Гюстав не былофициантом — это я понял сразу, — но и полицейским он не был. Я всю жизньимею дело с полицией и знаю, что к чему. Он мог бы сойти за полицейского передкем угодно, только не перед тем, кто сам служил в полиции.

Это сразу навело меня на подозрения. В тот вечер, вместотого чтобы выпить кофе, я его вылил — и оказался прав. Ночью меня навестили,причем человек этот явно был уверен, что я не проснусь, одурманенныйснотворным. Он порылся в моих вещах и нашел в бумажнике письмо, которое я тамспециально оставил. На следующее утро Гюстав принес мне утренний кофе. Онобратился ко мне по имени и держался как ни в чем не бывало. Но он былозабочен, очень озабочен, потому что узнал, что полиция напала на его след. То,что они прознали, где он находится, было для него страшным ударом. Это нарушаловсе его планы — он оказался в мышеловке.

— Глупо было приезжать сюда, — сказалШварц. — Зачем ему это понадобилось?

— Не так глупо, как может показаться. Ему былонеобходимо оказаться в уединенном месте, отрезанном от всего мира, чтобывстретить некую особу и кое-что провернуть.

— Какую особу?

— Доктора Лютца.

— Доктора Лютца? Он что же, тоже жулик?

— Нет, доктор Лютц действительно врач, но не психиатр,а хирург, друг мой, специалист по пластической хирургии, но сейчас он оказалсяна чужбине без средств к существованию. Ему предложили большие деньги за то,чтобы он приехал сюда и сделал одному человеку пластическую операцию. Возможно,он догадывался, что этот человек — преступник, но предпочел закрыть на этоглаза. Поймите, они не могли позволить себе остановиться в каком-нибудьсанатории. Нет, безопаснее всего им было здесь, где до начала сезона никого небывает, а управляющего легко подкупить.

Но, как я уже сказал, планы их были нарушены.

Марраско кто-то выдал. Трое его телохранителей, которыедолжны были находиться рядом с ним, еще не прибыли, но он начал действоватьнемедленно. Он связал сотрудника полиции, выдававшего себя за официанта, заперего в нежилом крыле гостиницы, а сам занял его место. Сообщники же его темвременем испортили фуникулер. Это было сделано, чтобы выиграть время. Наследующий вечер они убили Друэ, изуродовали ему до неузнаваемости лицо иприкололи на грудь записку. Они надеялись, что к тому времени как сообщениебудет восстановлено, Друэ будет похоронен как Марраско. Доктор Лютц безпромедления сделал ему операцию. Все. Им оставалось заставить замолчать ещеодного человека — Эркюля Пуаро, — и дело в шляпе. Телохранители Маррасковорвались ко мне в комнату, и если бы не вы, друг мой…

С этими словами Пуаро отвесил Шварцу церемонный поклон.

— Так вы и в самом деле Пуаро? — спросил тот.

— В самом деле.

— И вас ни на секунду не ввела в заблуждение записка натрупе? Вы все время знали, что это не Марраско?

— Разумеется, знал.

— Но почему же вы ничего не сказали?

Тон Пуаро вдруг стал очень торжественным.

— Потому что хотел быть уверенным в том, что передамМарраско живым в руки полиции.

«Что схвачу живьем Эримантского вепря», — добавил онпро себя.

1

— Положение создалось чрезвычайно щекотливое, мосьеПуаро.

По губам Пуаро скользнула улыбка. Он едва не ответил:

«А иначе не бывает!»

Сдержавшись, он изобразил на лице скорбь, которая сделала бычесть священнику у постели умирающего.

Сэр Джордж Конвэй между тем продолжал вещать весомо игладко. С губ его слетали одна фраза за другой: крайне щекотливое положениеправительства — интересы общества — единство партии — необходимость выступитьединым фронтом — возможности прессы — благосостояние нации…

Все это звучало замечательно, но ровным счетом ничего неозначало. Пуаро почувствовал знакомую ломоту в челюсти, когда невыносимохочется зевнуть, да воспитание не позволяет. То же самое он время от времениощущал при чтении отчетов о парламентских дебатах, но тогда не было нуждысдерживать зевоту.

Он напряг все силы, чтобы дотерпеть до конца. При этом ондаже немного сочувствовал сэру Джорджу. Тот явно хотел ему что-то рассказать,но его заносило все дальше и дальше от сути дела. За всеми этими словесаминикак не следовали факты, точно он хотел скрыть их от аудитории. Он былмастером пустых фраз, очень приятных на слух, но лишенных какого бы то ни былосодержания.

Слова лились и лились, а бедный сэр Джордж наливался кровьюОн бросил отчаянный взгляд на человека, сидевшего во главе стола, и тот пришелему на помощь.

— Ладно, Джордж, — сказал Эдвард Ферриер. — Ясам все объясню Пуаро перевел взгляд с министра внутренних дел напремьер-министра. Он чувствовал острый интерес к Эдварду Ферриеру — интерес,пробужденный случайной фразой восьмидесятидвухлетнего старика. Профессор ФергюсМаклаод, разобравшись с химической проблемой, что помогло осудить убийцу, намомент снизошел до политики.