их жестоких королей к воспоминаниям об одном из тех, кого она очень хорошо знала, — своем дяде, короле Эдуарде. Если Рагналл правда захватил Йорк, Эдуард должен быть в бешенстве. Возможно, даже к лучшему, что ее нет в Мерсии, она не услышит его обвинения.

Однако такое положение дел все же беспокоило Эльфвину. Она всегда была рядом с матерью, принимала участие во всех ее делах. Бывала в Уэссексе и видела плоды славных дел своего деда. Матушка постоянно говорила о любви к брату, потому часто бывала у него или принимала у себя.

И все же большую часть жизни Эльфвина провела в Мерсии. Преимущественно в Тамворде, но любила и другие бурги, цепь которых растянулась, словно ожерелье с драгоценными камнями, по всей Мерсии, давая возможность королевству, точнее, королю не беспокоиться о безопасности тех земель, ибо они могли защитить земли от нападений варваров с востока и севера.

Сердце болезненно сжалось. Скорее всего, никогда больше не увидеть ей родной Мерсии.

Ведь она рабыня Торбранда, ее будущее зависит от него. Он может подарить ее кому-то, если пожелает, или продать. Или завещать похоронить с ним, в случае гибели на поле боя, даже если это случится скоро, и она будет еще молода для смерти. Невозможно предположить, что с ней будет, где она окажется, это может быть любое место, куда добрались норманны.

Ей стало плохо при одной мысли об этом. Чувства были схожи с теми, которые она испытала, потеряв матушку. Теперь казалось, все повторяется.

Как она позволила себе думать все эти дни о поцелуях, а не о положении, в котором оказалась? Дело в том, что она пыталась любыми способами не вспоминать то лето, в которое внезапно скончалась матушка, не думать о том, как могло бы все сложиться, если бы она оставалась жива. Ей было больно вспоминать о победах их войска. О том, какой была ее прежняя жизнь, казавшаяся порой скучной и тягостной. Разумеется, в Тамворде, где матушка проводила большую часть времени, людям значительно больше нравились игры придворные, чем военные.

Эльфвина постепенно стала стара для девицы на выданье, но матушка посмеивалась над ее сомнениями, говорила, что возраст дочери не имеет никакого значения. Она и сама не спешила с замужеством, жила так, как ей нравилось. «Моя дочь из знатного рода, не стоит об этом забывать, — заявляла Этельфледа всякий раз, когда кто-то из мужчин осмеливался об этом напоминать. — Она даст клятву тогда, когда придет время. Гораздо больше вас должна волновать моя благосклонность».

Эльфвина любила матушку больше всего на свете. Но особенно сильно тогда, когда она, не утруждая себя даже улыбкой, мгновенно заставляла окружавших дочь мужчин замолчать.

Сейчас, когда Эльфвина ехала по лесной дороге в неизвестность, поглядывая на низкие облака, посыпающие землю снегом, то думала о том, что, оставшись без матушки, лишилась всего, у нее не осталось ничего, кроме собственного горя.

Она потеряла все: мать, жизнь, к которой привыкла. Она близка к тому, чтобы потерять себя ту, какой была всегда. Теряла голову там, где Торбранд оставался собран и сосредоточен. Впрочем, она и так знала, что он ведет какую-то игру. У него есть цель, о которой ей ничего не известно, и он не станет говорить с ней об этом, как поступил бы, впрочем, любой мужчина. Главное, что должно ее волновать, — насколько то, что произойдет в финале, будет для нее болезненно.

Эльфвина не позволяла себе пролить ни единой слезинки. И не потому, что дул холодный ветер, который и без того пощипывал лицо. Она натянула ниже капюшон и стала ждать, когда глаза высохнут. Она не должна прекращать бороться даже таким, казалось бы, незначительным способом. Несмотря на то, что сейчас ее лицо никто не видел.

Торбранд был молчалив и мрачен, она это чувствовала, хотя его настроение не причиняло, к счастью, никакого вреда.

Да, она задержалась в девицах, это правда. После того как появились ежемесячные женские проблемы, матушка стала относиться к ней как к женщине, а не ребенку. Она взрослая. Она женщина. Время не имеет значения, сейчас она идет по пути в будущее, пусть и несчастливое.

Очень скоро Торбранд будет вынужден выдать свои намерения. Очень скоро она узнает свою судьбу.

Эльфвина глубоко вздохнула, чтобы сдержать слезы. Конечно, ее ситуация совсем не похожа на ту, что была в Честере, но она, как и матушка, чувствовала себя победительницей.

Тем вечером в ее первом поцелуе было отчаяние. Она бесстыдно прижималась к Торбранду, желая ощутить тепло. Коснулась лица, провела по четким линиям, желая познать, каково оно на ощупь. Провела пальцами по бороде, улыбнулась блеску белоснежных зубов. Тогда она сама не понимала, что ею двигало. Возможно, горе. Или страх, который она испытывала, находясь рядом с Торбрандом.

В какой-то момент захотелось забиться в глубокую нору, спрятаться от мира. Она едва не потеряла сознание от чувств, но все равно желала… этого. Желала броситься в огонь и сгореть прежде, чем откроется правда.

Все изменилось утром пятого дня пути.

Когда она, одевшись, вышла из шатра, у костра ее ждал только Торбранд. Сердце внезапно сжалось.

Эльфвине было неуютно в обществе его братьев, они слишком пристально ее рассматривали, окидывали мрачными взглядами, говоря при этом по-ирландски, словно намеренно давая понять, что говорят о ней. Однако сегодня что-то явно случилось, и это могло пойти вовсе не на пользу.

— Твои братья отправились на охоту вместе? — равнодушным тоном спросила она.

— Дело совсем в другом, — был ответ.

Ей показалось или взгляд его не такой, как обычно? Он сам слишком напряжен и погружен в себя?

— Они поехали в Йорвик. Там ждет Рагналл, надо обсудить переход Мерсии во власть Уэссекса. И то, как Эдуард обращается со своими родственниками.

Эльфвина никогда не была королевой, не правила Мерсией, не была госпожой, как ее мать. И все же испытала неожиданный прилив гнева. Даже ярости.

— Как ты легко говоришь о моих врагах, — процедила она.

Еще одна ошибка.

— У тебя нет врагов, — почти с нежностью произнес Торбранд, однако истинное отношение ему скрыть не удалось. — У тебя лишь одна забота в этой жизни — я. Думал, ты уже поняла.

— Прости, — прошептала она, выдержав паузу. Кажется, она обращалась к покойной матери, а не к мужчине, сидевшему так близко, что увидеть все мысли, отразившиеся на ее лице, ему было несложно. Слова застревали в горле, слезы наворачивались на глаза, но все же она сдержалась и произнесла довольно отчетливо: — Я забылась.

— У тебя будет достаточно времени, чтобы все