Плита сверкала под набирающим силу светилом, купающимся в ослепительной синеве чистого неба. Опустевшая, она немного пугала. Я замер у самого края, чего-то ожидая. Оглянулся. Сам стоял спиной ко мне, следя за рассыпавшейся охраной, и я встретил единственный взгляд — взгляд моей скелле. Захотелось развернуться и уйти, таким отчаянным и потерявшимся он показался. В следующее мгновение она улыбнулась:

— Ну, что замер, лысый? Иди, верни мне моего Илью.

Ее нарочитая издевка успокоила, и я, уже ни о чем не думая, вступил в пределы древнего храма.

Поток горячей лавы обрушился на меня тяжкой вязкой волной. Не было никакой возможности справиться с такой мощью, да я и не пытался. Бессознательно, одними рефлексами сбросил раскаленную гору под ноги, тут же обернувшуюся холодным потоком Ниагарского водопада, к счастью, пронизывающим меня почти не задевая. Ноги дрогнули, вторя гулкому удару, сотрясшему пол храма.

Точно, как тогда, подумалось, и я обрадованно понял, что вновь обрел себя, свою память. Счастливо улыбаясь, я наслаждался прохладой, вновь подарившей мне здоровенный кусок моей жизни — сложный, полный боли и опасностей, но такой родной и выстраданный! Эйфория накрыла с головой, захотелось еще немного постоять под этим потоком, очищающим разум, как чистая прохладная вода горного ручья, смывающая пыль и пот с утомленного тела.

Я спал. Храм, мои воспоминания — все было далеко и неважно. Знаете, так бывает: ты понимаешь, что сейчас проснешься, но сон еще не закончился, еще длится фантастическое видение, и у тебя есть выбор — выдернуть свой разум из липкого кошмара или задержаться еще на миг, наслаждаясь сладостью счастливого сна. Но не было ни того, ни другого. Меня окружал целый мир, бесконечная, переливающаяся всеми цветами радуги вселенная. Она вращалась и постоянно менялась, неуловимо оставаясь тем же самым, лишь вызывая легкую тошноту, с которой тело пыталось найти равновесие в кружащемся космосе. Тошнота усилилась, я напрягся, и мир на мгновение замедлился. Так вот оно в чем дело — я сам заставлял его менять цвета и переливаться радугой. Стоило мне сосредоточиться, и мир остановился, фиксируясь в одном постоянном фантастическом облике. Сразу же стало легче, появилась точка опоры — огромное нечто, такое гигантское, что занимало полмира, — шар, к которому я лепился сбоку. Мы висели посреди бесконечной разноцветной космической дали, полной света, рассеявшегося на непостижимо далеких застывших облаках. Видение казалось смутно знакомым, напоминая обои на рабочем экране компьютера, вроде — «вид спутников с орбиты Юпитера», которые я любил во времена жизни на Земле. Едва я осознал это, как вселенная вновь неуловимо изменилась, и я уже не висел мухой, прилипшей к шарообразной громадине, а стоял на поверхности метнувшейся под ноги планеты. Ну, точно — это же Мау! Вот и храм, оказавшийся большой полусферой, дрейфующей по планете как древний непотопляемый корабль. А вот и я сам — мутной пульсирующей игрой неярких сполохов стоящий на ее плоской поверхности, обращенной к небу.

Я попытался оглядеться. Это был очень странный опыт — я не чувствовал свое тело, но мир послушно сдвинулся, охотно повернулся, подстраиваясь под меня. Я крутнул его в другую сторону и замер. То, к чему я стремился, то, что было причиной и источником местной магии, если ее можно так назвать, было передо мной — черная дыра. Отсюда казавшаяся небольшой, в поперечнике меньше земной Луны, она висела непроницаемым черным зрачком посреди сверкающего ореола, перечеркнутого диском. Я видел и чувствовал этот диск, простирающийся в космос так далеко, что планета казалась крохотным комочком, бороздящим бескрайний тусклый океан, раскинувшийся в его плоскости.

Наконец-то я увидел темную звезду! Зачарованный зрелищем, я уже не обращал внимания на остальное. Мир менял свои цвета, высвечивая новые детали или скрывая прежние. Я мог сам выбирать, как будто меняя фильтры в объективе фантастического телескопа. Вселенная послушно менялась под моим взглядом, лишь одна деталь оставалась неизменной — четкий черный зрачок Источника. Нет — было еще что-то! Неясная пульсация, никак не связанная с моим телом, пробивалась в любых диапазонах, настойчиво раздражая. Я отвлекся от черной дыры, реагируя на это отчетливое движение. Космос послушно кувыркнулся, и передо мной раскинулся храм.

Сначала мне показалось, что он мерцает в неровном ритме, но всматриваясь, я начал видеть сложный рисунок, танцующий впереди. Чем дольше, тем отчетливей и сложней он становился. Поначалу каждая пульсация этих символов неуловимо цепляла, как будто касаясь чего-то в моем сознании, но с течением времени эти касания начали вызывать отчетливые ощущения — запах, свет, звук, прикосновение. Я понял, что чем дольше смотрю на эту свистопляску, тем более живой и яркой она делается. Пульсирующий хоровод ощущений становился неприятен, но я терпел — надо было понять, что это такое. Затем, разом, ощущения прекратились, несмотря на то, что рисунок никуда не пропал, разросшись в спутанный клубок разноцветных полос и ощущений, едва помещавшийся в поле моего зрения. Он уже не менялся целиком и выглядел как извивающийся огромный ежик-клубок, постоянно шевеливший своими переливающимися нитями-колючками. Его вид притягивал, время от времени очередная фигура рождала какие-то невнятные ассоциации, следы узнавания, но исчезала быстрее, чем я успевал сообразить, что она мне напомнила. Прошло еще неведомо сколько времени, и череда ассоциаций внезапно оборвалась, как до этого пропали ощущения, вызываемые этими символами, — в чем я был теперь уверен.

Рисунок застыл, после чего я осознал простую фразу:

— Я храм. Рад тебя видеть, Идущий!

Картинка чуть шевельнулась, и я с изумлением понял, что читаю ее, как если бы буквы могли рождать голос прямо в моем сознании:

— Спрашивай.

Я до сих пор был в некотором потрясении. Никакого голоса, никаких слов — фразы рождались в моем сознании как собственные, несмотря на то, что они, очевидно, индуцировались раскинувшимся напротив меня переменчивым символом. Знаете, такое бывает, когда ты увлечен книгой и уже не ощущаешь материи текста — просто в тебе рождается новый мир, порождаемый закорючками краски на белых листах бумаги.

— Ты кто? — возбужденное сознание разродилось оригинальным вопросом.

Забавно, но я тоже ничего не произнес — никакого звука, никакой речи. Просто я подумал так, как если бы вел немой мысленный диалог с кем-то.

— Храм, — разобрал я терпеливый ответ.

— Ну, здравствуй! — Мой интеллект начинал свой путь вверх от самого основания.

Я еще раз крутанул мир вокруг себя. Все так же висела планета, все так же пятнала космос пугающая своей близостью черная дыра, облака галактического ядра купались в свете звезд. Голос пропал. Обернувшись, я уперся взглядом в простирающееся во все стороны тело планеты, вновь повисшее близкой бесконечной стеной, и переливающийся символом ковчег храма, плывущий по ее поверхности. Стоило всмотреться в него, и я, сам не знаю как, прочел:

— Я не биологическое существо, поэтому в здоровье не нуждаюсь, но аналогия понятна. Спасибо за пожелание. Спрашивай.