На ночевку остановились на рейде в Азуре — небольшом городке, целиком жившем за счет обслуживания судов, вынужденных проводить здесь ночь, перед тем как двигаться по нешироким извивам речных рукавов дальше — вверх по Дону. Навигация здесь осуществлялась почти исключительно в дневное время. Я жадно всматривался в обрывки чужой жизни на недалеком берегу — суетящиеся мелкие лодочки, неспешные грузовые баржи, изящные морские суда, свет на причалах, грузчики, странные здания с высоченными двускатными крышами, украшенными цветными коньками. Ана объяснила, что эти детали заменяли на Мау земную нумерацию улиц и домов, а заодно и рекламу.

На берег не сходили по соображениям безопасности. Вообще, вся эта экспедиция в Арракис — столицу и место, где сохранились остатки храма, — мне казалась чересчур сложной. Достаточно сказать, что только подготовка к ней заняла почти десять дней. Ввиду моего состояния новорожденного я ни во что не вмешивался, лишь догадываясь по разговорам, что наше грядущее появление в столице виделось Урам не только как транспортное предприятие — подбросить до места туриста, но и как сложное политическое событие, которое обеспечивалось всеми возможностями семьи.

Буквально за пару дней до отплытия в имение привезли откуда-то с севера на небольшом, но ходком кораблике моего сына с кормилицей и охраной. Я с некоторым удивлением разглядывал вполне подросшего карапуза, уже пытавшегося осваивать искусство ходьбы на задних конечностях. Кожа ребенка была смуглой, что, как мне показалось, являлось предметом гордости его деда, но при этом он неуловимо был похож на мои детские фотографии, как я их помнил. Это немного расстраивало — я никогда не считал себя красавцем и искренне надеялся, что природное совершенство черт его матери сохранится в ребенке. Впрочем, загадывать было рано — дети здорово меняются взрослея. По тем же загадочным для меня политическим причинам появление в городском доме Уров Аны вместе с ребенком рассматривалось обязательным. Поэтому и так непростая экспедиция обросла еще одним измерением, требующим отдельной заботы и безопасности.

Когда наша яхта наконец выбралась из путаного лабиринта дельты, перед нами открылся простор широкой реки, которая была не в силах нести всю свою воду в одном русле — ближе к правому берегу жались многочисленные обширные острова, местами густо застроенные. Над сверкающей под светом утреннего солнца водной гладью висел далекий обрывистый противоположный берег, увенчанный темными силуэтами городской застройки, — Арракис. Темной линией купался в отраженном свете большой мост, перекинутый через великую реку в отдалении. Город, судя по всему, уже проснулся — многочисленные суда всевозможных размеров расползались по всей ширине водной глади, на далекой пристани кипела суета крохотных человечков. Я не вникал в местные судоходные правила, но, если судить по поведению нашего капитана, они сводились к одному главному — все остальные прочь с дороги! Вероятно, существовала какая-то иерархия судов, и, в отличие от земных правил дорожного движения, не все участники последнего были равны, а кое-кто, и, что приятно, конкретно яхта Уров была несколько равнее остальных.

В отличие от моря, поверхность реки почти не волновалась, и яхта стремительно поднималась навстречу течению, оставляя позади красивый кильватерный след, на усах которого бешено болтались мелкие лодочки. Рыбы в земном понимании на Мау не водилось, и фигурки гребцов в этих скорлупках большей частью принадлежали сборщикам лохов, проверявших с утра расставленные накануне ловушки. Судя по их количеству, большой город требовал много еды, и конкретно в данном случае — много свежих лохов.

Арракис надвинулся. Я с интересом разглядывал спускающуюся к воде с высокого берега широкую лестницу, обозначавшую, по-видимому, центральные, наиболее престижные причалы города — ровную щетку плавающих понтонов с немногочисленными крупными судами, ошвартованными на них. Сам город было видно плохо. Он прятался за высоким обрывистым берегом, вознося над ним густой частокол уже знакомых мне крутобоких крыш. Ровная балюстрада, отходившая от лестницы в обе стороны вдоль обрыва, вероятно, ограждала городскую набережную. Вдали, ближе к мосту, темным пятном виднелся грузовой порт, полный оживленного движения. Мы прошли немного выше по течению, дожидаясь, пока торопливо отойдет от причала напомнившее мне земную баржу, невысокое судно с широкой палубой, заполненной праздным людом — вероятно, пассажирами. Капитан дождался, пока то не спеша наберет ход, устремляясь куда-то поперек реки, и повернул нашу яхту к берегу.

Пора. Мне уже подробно расписали наши дальнейшие действия. Кто и в каком порядке сходит на берег, куда мы направляемся после этого, что обязан делать каждый из нас. Уже испытав однажды подлое нападение скелле — и это только после того, как я очнулся, а сколько их было до того — я с искренним вниманием отнесся ко всем предостережениям Сама, почему-то уверенного, что я непременно наплюю на все его рекомендации, едва только сойду с судна. Терпеливо объясняя мне все нюансы, он периодически вздыхал, явно переживая, что его просчитанные объяснения тратятся впустую. И напрасно. Я не видел причин, почему не ориентирующийся в местных реалиях турист должен нарушать, очевидно, выстраданные давним и обширным опытом правила.

Тем не менее пробравшись через запутанный лабиринт яхтенной надстройки, я умудрился опоздать и появился на причале, когда мои новые родичи вместе с охраной уже спустились и вынуждены были остановиться, дожидаясь. Видимо, Сам знал того меня, которым я был раньше, даже лучше меня самого. Впрочем, я не испытывал никакого чувства вины. Великолепное утро. Ни с чем не сравнимый запах реки. Новый чужой город впереди. Возбуждение и любопытство переполняли меня, я не мог себе вообразить, какая опасность может угрожать сильнейшей скелле, которой была моя жена, и мне. В кармане притаились пара кристаллов, на случай если меня не коснется тень чужого искусства — с их помощью я тоже был способен удивить потенциальных нападающих. О предстоящем визите в храм я не беспокоился, и виной тому в который раз были эмоции затаившегося в глубине моей личности забытого меня — похоже, храм вызывал у того меня скорее любопытство, чем какие-либо опасения.

Когда процессия зашагала вперед и вверх по лестнице, я ощутил некую неловкость — вокруг нас двигалась цепь настоящей охраны, призванной не допустить случайного беспокойства моей супруги. Похоже, ее гнев был главной угрозой всему живому вокруг. Как иначе объяснить внезапно обнаруженную на лестнице городскую стражу, энергичными толчками разгонявшую любопытных так, что собственные охранники Сама были вынуждены лишь демонстрировать свою решительность и готовность к действиям на случай, если бы какой-нибудь зевака прорвался сквозь строй городских. Таких, впрочем, не обнаруживалось. В итоге я чувствовал себя кинозвездой, вышагивающей по ковровой дорожке, — со всех сторон ко мне липли любопытные взгляды, по счастью, в массе своей тут же терявшие всякий интерес к моей персоне, и виной тому было присутствие рядом Аны. Вот кого разглядывали тысячи глаз!

Город распахнулся передо мной, стоило наконец преодолеть длинный ряд ступеней. В тот же миг я почувствовал взгляды, которые адресовались персонально мне, невзирая на красавицу скелле рядом. Две девушки в одинаковых длинных темных накидках, молоденькие и любопытные, всматривались в меня так, как будто мы были знакомы. Они стояли немного в стороне от лестницы, положив руки на перила ограждения набережной, — прямые и как будто невозмутимые, но их позы и то, как одна из них повернула голову, всматриваясь, говорили о том, что все их внимание обращено только на меня. Девушки, кстати, были вполне симпатичные, светлокожие, привычного мне уже индейского облика, одна только была немного повыше и с почти земными чертами лица, вторая — невысокая, но с правильной изящной фигуркой.