– Инна, я тебя… – глаза Инны округлились в ужасе, за секунду она обеими руками закрыла мой рот, не давая договорить, и произнесла, замотав головой:

– Даже не думай!

Наше молчание длилось вечность, словно мы неслись в черную дыру, не в силах прервать бесконечную паузу. Я видел, как амплитуда отчаяния Инны утихала, ужас в глазах сменялся отрешенной серьезностью, почувствовал, как обмякли ее руки около моих губ. Я без слов отвел ее ладони и поцеловал. Я знал, что в этом поцелуе она услышит все, что запретила мне сказать. Сейчас и я знал, что люблю ее, всегда любил, с первой встречи: влюбившись однажды в один только образ незнакомки, сейчас я всецело любил Инну – ее душу, ее силу, ее мировоззрение. Уже тогда, на набережной Феодоровского, держа открытку с ее прекрасным лицом, я знал, что ничего не будет прежним, как бы я ни старался потушить вновь вспыхнувшее пламя. «Я стану тебе надежной опорой во всех испытаниях, – словно говорил я, настойчиво целуя Инну, – я всегда буду рядом». Я оторвался от ее губ и дождался, пока она откроет глаза:

– Я люблю тебя, и это ничто и никогда не изменит, – я поставил точку в незакрытом вопросе. Инна только кивнула, принимая мое признание. Я не ждал от нее ответных слов, в конечном счете это я был влюблен в нее шесть лет, она же знала меня лишь несколько дней.

Мы молча поехали и через несколько минут были около моего дома в Павлово. Я странно ощущал себя, я был одновременно опустошен и наполнен. Но это было легкое чувство, приятное и спокойное. Инна осталась в машине, а я пошел за родителями.

Мама встретила меня в расстроенных чувствах: мало того, что сегодня были похороны ее давнего друга, так еще и я огорошил с утра, что расстался с Машей.

– Данечка, привет, сынок, – мама обняла меня на пороге. – Как добрался, все хорошо?

– Да, мам, все нормально. А где папа? – мама пристально смотрела на мои припухшие глаза.

– Папа одевается. Ты проходи пока, я его потороплю, – мама поспешила в комнату, видимо, чтобы помочь папе завязать всегда ненавистный ему галстук. Она была в черном строгом платье и с черным кружевным платком на голове. Мне почему-то вспомнились похороны дедушки, когда я был в десятом классе. Мама тогда тоже надевала этот платок, с тех пор я его не видел.

Я прошел в зал, ничего не изменилось со времен моего переезда в Нижний, только вместо большого лампового телевизора стояла тоненькая плазменная панель. Мне стало здесь грустно: мама ощутимо постарела, папа болел, а меня все эти годы не было рядом, и я даже не стремился чаще навещать семью.

– Привет, сын, – протяжный папин баритон нарушил мои мысли. Я обернулся: папа, сильно исхудавший и сгорбившийся на правый бок, стоял в дверях комнаты.

– Привет, папа, – я аккуратно его обнял, чтобы лишний раз не травмировать больную спину, – как ты?

– Нормально, мать чай тебе жалуется каждый раз, что я совсем поплохел? – он недоверчиво и как-то загнанно на меня посмотрел.

Я сглотнул, мне вдруг стало так жалко моего когда-то сильного отца, который совсем потерял себя. Я, храбрясь, ответил:

– Да прекрати! Ничего такого она мне не говорит, – и добавил, переводя тему. – Больше ругает, что я редко приезжаю.

– Ну, это уж твое дело. Жизнь молодая, куда тебе мотаться в деревню. Лучше работай да семью строй свою, – он тихонько похлопал меня по плечу. – Мать сказала, что ты с новой девушкой?

– Да, пап. Ее зовут Инна. Она в машине ждет нас, – я был рад, что Инна познакомится с моей семьей, хоть повод приезда был печальный.

– Тогда пойдемте, – папа медленно дошел до прихожей, где уже обувалась мама. Мама сунула папе его трость и присела, чтобы надеть ботинки на папу.

– Мам, давай я помогу, – я всполошился.

– Да брось, Дань, – отмахнулась мама. Она каждый день так собирала папу на работу. Он все еще работал на заводе, только его перевели на более «сидячую» должность, чтобы не ходил лишний раз в цеха. Все-таки тридцать пять лет отличной службы сказались на лояльности руководства, которое просто не могло уволить отца за профнепригодность.

Когда мы спустились, Инна стояла около машины и направилась нам навстречу.

– Здравствуйте, меня зовут Инна, – она подошла ко мне и широко улыбнулась моим родителям.

– Инна, это моя мама – Наталья Петровна, – мама кивнула, рассматривая с интересом Инну, кажется, она ей понравилась. – А это папа – Валерий Олегович.

– Нам очень приятно познакомиться, Инна, – ответила мама за себя и за папу.

– И мне тоже. Хоть сегодня такой печальный день для вас, – мама кивнула, соглашаясь, мы постояли несколько секунд, ничего не говоря, после чего Инна жестом указала на машину. Я помог папе сесть на заднее сиденье за Инной, а Инна помогала усесться моей маме. Мы переглянулись, когда обходили машину сзади. Я быстро взял Инну за руку и подмигнул. Она, немного покраснев, смущенно улыбнулась мне.

Ехать нужно было на другой конец города, хоть и недолго. В детстве семья Мишки жила в соседнем доме, но после рождения близнецов Мишка с женой Юлей остались в этой большой квартире, а родители переехали в крошечный дом на выезде из города. Туда мы и направлялись сейчас. Мы ехали в молчании, которое неожиданно нарушила Инна:

– Даня рассказывал, что дядя Слава был настоящим мастером на все руки. Вы были близкими друзьями с ним? – она обратилась к родителям, взглянув в зеркало заднего вида.

– Его жена Ниночка – моя подруга. Ну и Слава, конечно, мне как родной стал, – мама с досадой покачала головой. – Жалко его, и Нину жалко. Дань, представляешь, она ведь мне не рассказала, что Слава болел давно.

– Да, мам, мне Мишка сказал, – я был удивлен и тогда, и сейчас, что тетя Нина не рассказала маме, они всегда всем делились. Мама тихо всхлипнула и сказала:

– Бедная Ниночка, как она теперь без мужа будет? Так жалко Славу.

Папа взял маму за руку и шепотом утешал.

– Главное, что вы навсегда сохранили самые добрые воспоминания о нем, – вдруг сказала Инна. – Знаете, пока родные и друзья помнят – человек словно жив, жив в их сердцах.

– Да, дорогая, так и есть, – мама кивала, утирая слезы.

Я знал, что Инна говорит не только о дяде Славе, но и о себе. Она что-то еще спрашивала у мамы, даже папа включился в разговор, но я перестал слушать и погрузился в себя: «Неужели и мне останется только помнить ее? Тогда нужно сделать все возможное для ее счастья, чтобы в моей памяти она всегда улыбалась».

Похороны прошли спокойно, хоть и долго. Собралось, казалось, полгорода: дядю Славу многие знали. Когда его уволили с завода, а на руках у тети Нины было трое маленьких детей – трехлетний Мишка и его две годовалые сестры-двойняшки, многодетному отцу пришлось переоборудовать гараж в ремонтную мастерскую. Работы в те годы, кроме как на заводе, не было, а техника у соседей ломалась постоянно, что и приносило дяде Славе небольшой, но стабильный доход. Постепенно про мастерскую дяди Славы узнали во всем городе: чинил он качественно и быстро, а брал – дешево. «Золотые руки», – постоянно слышал я от посетителей, когда мы с Мишкой торчали в гараже его отца. Я почему-то очень гордился, когда дядю Славу хвалили другие люди.