– Хорошо, – грустно и отстраненно сказала мама, – Данечка, но я все равно не понимаю, ты же вот на неделе мне говорил…

– Мам, я при встрече расскажу, если получится, договорились? Мы скоро приедем. Мы около девяти за вами с папой заедем, Мишка пораньше попросил подойти.

Я распрощался с мамой. Не знаю, какие планы были у нее на Машу, но едва ли она могла представить меня тем мужчиной, который настолько быстро меняет женщин. Возможно, она даже разочаровалась во мне после таких новостей. Но это не имело никакого значения, потому что я всецело и как никогда раньше в жизни доверял себе: я чувствовал, как зарождается что-то большое и прекрасное во мне, когда я был рядом с Инной, и не собирался отпускать это, скольким людям вокруг я бы не причинил боль.

«Чертов эгоист, – завопил голос внутри, – чем Маша заслужила такого к ней отношения?!» Я перечитал ее последнее сообщение, и начал набирать ответ, но фраза не строилась, я стирал и набирал заново:

«Маша, привет. Прости меня, мне нужно кое в чем разобраться. Готовься, пожалуйста, к экзамену. Мы встретимся и все обсудим».

Расставаться в сообщениях или даже по телефону мне казалось слишком низким и трусливым, поэтому либо придется вытащить Машу из заточения, либо дождаться дня экзамена. Второе, конечно, было предпочтительнее, но я не был уверен, что я выдержал бы еще неделю обмана. Маша не ответила, было достаточно рано, вполне вероятно, что она еще спала. Я поставил телефон в авиарежим, чтобы не отвлекаться на лишние переживания в день похорон дяди Славы, и чтобы Маша ненароком не позвонила, пока я еду в машине с Инной.

Когда я вышел, Инна стояла около машины и разговаривала по телефону. Она весело и живо рассказывала кому-то, как мы плавали вчера в озере. Когда я подошел ближе, то услышал обрывки разговора:

– …представляешь, мы плескались как дети. Ох, было чудесно! А что потом? Да ну тебя, ничего. НИ-ЧЕ-ГО, отстань, – я стоял сзади, и Инна меня не видела, я с интересом слушал, что же она скажет дальше. – Юр, вам надо познакомиться. И еще, мне кажется, твоя психологическая помощь не помешает. Ну, из-за меня.

Меня передернуло, она говорила с тем мерзким брюнетом-очкариком. Я покашлял.

– Ладно, Даня пришел, пока, я тебе наберу, как вернусь. Хороших выходных, – она выслушала ответ и добавила, – и я тебя, пока.

Я стоял у пассажирской двери и смотрел на Инну с остервенением. Инна выглядела беззаботной и, казалось, не замечала моего взгляда:

– Едем? – легко спросила она.

– Ты Юре все рассказываешь? – я набросился на Инну с ревностными расспросами. Все внутри кричало: «Она моя, моя!»

– Дань, ты чего? – Инна заметила, как я зол, и начала оправдываться. – Дань, мы с Юрой близкие друзья, он – мой лучший друг с самого детства, с детсада, почти брат. Это ревность или что?

Самое последнее, что мне хотелось делать – признаваться, что я ревную. «Черт, она этого хмыря знает лет 20, а меня – и неделя не прошла – кого, думаешь, она выберет?»

– Поехали! – я открыл машину, сел, громко захлопнул дверь и начал пристегиваться. Ремень заедал от того, как сильно я его дергал. Инна медленно села в машину.

– Так, давай на берегу все решим. Отелло на мою больную голову, – Инна подумала и добавила, – в прямом смысле больную, не нужен. Хорошо?

Она ответила мне таким же яростным взглядом, каким я одаривал ее секунду назад. Я выдохнул, я совсем не понимал, что на меня нашло. Я никогда в жизни не устраивал подобных сцен ревности, даже видя, как Лёня в открытую флиртует с Машей. Мне даже было забавно за ними наблюдать. А теперь я не хотел ни с кем делить Инну, но мне пришлось признать свое поражение, чтобы не усугубить ситуацию.

– Прости, я не хотел тебя обидеть. Я все понимаю, – я смотрел на нее дружелюбно. И вдруг до меня дошли ее слова. – Что значит «в прямом смысле больную»?

– То и значит, – Инна облизала губы, ее злость постепенно проходила. После того, как она успокоилась, она сказала. – У меня глиома, это опухоль мозга. Поэтому я так выразилась.

– Мозга, – одними губами повторил я. Я переваривал ее слова. Вчера я не уточнил, какой именно рак, но рак мозга – звучит, как очень серьезный диагноз. – Но ты же лечишься, таблетки, химиотерапия, это же все можно вылечить?

– Дань, я не буду тебе врать – я умираю. Умираю быстрее, чем кто-либо из моего окружения. И это не изменить. Я же говорила, что врачи не дают точных прогнозов, – она резко покачала головой, словно вспомнив что-то неприятное. – Я рано обратилась за помощью, поэтому шансы есть, но они небольшие. Ты это должен понимать. И я тебя не держу, ты в любой момент можешь уйти, даже не прощаясь.

– Что ты такое говоришь? – я не верил своим ушам, она просила меня уйти. Неужели я не донес до нее, как сильно она мне нужна. Я сжал кулаки и почти прорычал. – Я никуда не уйду.

Инна закрыла глаза и начала тереть виски. «Идиот, у нее и так в голове опухоль, ты ее добить хочешь?» – кричал голос внутри. Я прикоснулся к ее колену, Инна открыла глаза.

– Хорошо, – она закивала головой, отвечая больше на свой внутренний вопрос, чем мне. – Хорошо. Пусть так. Едем?

Я кивнул. Я был опустошен и подавлен и, до кучи, вспомнил слова Инны ее недо– психологу:

– Зачем ты сказала ему, то есть, Юре, что мне нужна психологическая помощь?

– Ну, – Инна смотрела на меня, прикидывая, стоит ли говорить или это еще больше меня разозлит, – по-моему, ты сейчас на стадии торга. Понимаешь, есть пять стадий принятия неизбежного, точнее, их гораздо больше, любой психотерапевт бы меня сейчас убил, но общеизвестных – пять. Так вот, их каждый проходит так или иначе, Юра и психиатр из клиники мне помогли принять свою болезнь, а я – своим близким. Инна пожала плечами и добавила. – Если у меня не получится тебе помочь, то можно к Юре обратиться.

– Спасибо, но я как-нибудь сам, – я даже слышать не мог о ее Юре. Инна закатила глаза и завела двигатель.

По дороге я расспрашивал Инну о болезни, раз уж тема была открыта, то нужно было узнать все.

– Как ты узнала, что у тебя рак?

– Это случилось внезапно, – Инна рассказывала обстоятельно и не торопясь. – Я всегда была очень здоровой, в детстве почти никогда не болела, помню только один раз ногу подвернула на физкультуре – были порваны связки, а гриппы и прочие ОРВИ – никогда. В моей квартире как раз шел ремонт, и я жила с родителями. Вечером папа пришел с работы, мы поужинали, я пошла к себе, и у меня впервые случился припадок.

Инна замолчала, словно не желая дальше говорить. Но я, как полный непробиваемый дурак, спросил:

– Что за припадок?

– Дань, я в тот день пережила клиническую смерть, – я видел, как Инна вцепилась в руль, пальцы побелели, и понял, что не нужно было переспрашивать. Но Инна продолжала. – Если бы папа не зашел ко мне в комнату, то я бы умерла. Он нашел меня на полу, с пеной у рта, в конвульсиях. Врачи из скорой сразу сделали укол, но это не помогло, в машине скорой помощи меня реанимировали. Когда я очнулась, мама плакала, а папа мертвой хваткой вцепился мне в руку и смотрел с ужасом. Мне стало так страшно, я ничего не помнила, поэтому не понимала, что случилось и где я. Врачи сказали, что сердце уже не билось. Но я выжила. Потом мы начали обследование: анализы, КТ, МРТ, биопсия. В общем, все по стандарту, вот так и диагностировали рак. Сейчас пью таблетки, чтобы эпилептические приступы не повторялись, но иногда случаются, только очень слабые и… другие.