Я не знал, как реагировать на ее рассказ. Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Все в моей жизни шло достаточно размеренно и предсказуемо: школа, университет, работа, длительные отношения, хоть и не всегда с гладкими расставаниями. За последнюю неделю я, кажется, прожил еще одну жизнь: узнал про смерть дяди Славы и теперь про то, что моя вновь обретенная незнакомка неизлечимо больна. Верить в это было трудно, принять – еще труднее, но я старался. Во всяком случае, видом не подавал внутренней паники и отчаяния.

– Что значит, другие? – я не понял, что она имеет в виду.

– Трудно объяснить, – Инна задумалась. – Мы с Дмитрием Романовичем, а да, он – мой лечащий врач, обсуждали это. В общем, у меня иногда случается что-то вроде галлюцинаций, я отключаюсь на несколько секунд и вижу образы, но они никогда не складываются в единую картинку. Вот – самолет, вот – река, вот – качели, вот – какой-то парень. Кстати, на тебя очень похожий, но мы не были еще знакомы.

– И? – я очень заинтересовался, что-то было в ее словах очень важное, но я не мог понять, что.

– Дмитрий Романович пояснил, что, скорее всего, опухоль давит на зрительный нерв или какие-то отделы, отвечающие за визуальное восприятие, – Инна пожала плечами. – Я и сама не понимаю ничего, просто хочу, чтобы это не повторялось. Хорошо, что обычно припадки случаются перед сном. Но триггер мы не можем найти.

Мы поговорили еще немного о ее болезни, о том, как она ездила в Москву, и как тяжело пришлось родителям и брату, когда они узнали. Мы замолчали, я смотрел на стены леса, обнимающие дорогу с двух сторон, и незаметно заснул.

Я проснулся от гудка товарного поезда, мы стояли на переезде, ехать оставалось около получаса. Я посмотрел на Инну, она сосредоточенно наблюдала за мелькающими цистернами и хопперами5, в машине тихо-тихо играло радио. Я наблюдал за Инной, такой спокойной и милой, она беззвучно барабанила пальцами по рулю в такт музыки.

– Ты такая красивая, – прошептал я. Инна повернулась и улыбнулась мне. У нее была чудесная улыбка – добрая и немного хитрая, наверное, из-за ямочек около уголков губ.

– Поспал немного, Дань? – скорее риторически спросила она. – Навигатор показывает, что еще 35 минут ехать. Засыпай еще, а?

Я покачал головой, хоть дремал совсем недолго, чувствовал себя гораздо бодрее и свежее, чем с утра. Спать уже не хотелось, и я начал расспрашивать Инну о ее друзьях, которых видел на фото. Логично, что она стала бы рассказывать мне, в том числе, о Юре, но она будто понимала, что лучше этого не делать, чтобы не породить новую волну недовольства. Среди ее друзей были всевозможные люди: дворовые друзья детства, одноклассники, одногруппники, подруги со старой и новой работы. Она, словно магнитом, притягивала к себе людей и объединяла их, невзирая на разные интересы и увлечения.

– Когда Лёша уехал, то его комнату папа переоборудовал в игровую для меня, а со временем мы начали собираться там с друзьями. Папа даже купил мне приставку, – Инна засмеялась, – хотя, больше для мальчишек из двора, так как они постоянно его отвлекали и просили что-нибудь рассказать: он работает ветеринаром, и в клинике бывали разные случаи, часто довольно забавные. Папа еще постоянно что-то выдумывал, чтобы развеселить ребят: то устроит прятки дома, то на пляж всех поведет, то принесет с работы какую-нибудь морскую свинку на выходные. Но иногда просто хотел отдохнуть, вот тогда и надумал купить приставку.

Инна вела машину и смеялась, делясь со мной воспоминаниями. Я узнал, что она продолжает частенько собираться с друзьями у себя дома, играя во всевозможные настольные игры и приставку.

– У нас уже несколько пар образовалось за эти годы, Дима с Мариной поженились зимой, Ира, моя коллега с новой работы, ждет ребенка от Кости, моего одноклассника. Так что я иногда чувствую себя купидоном, – Инна расхохоталась. – Надеюсь, что все у ребят получится, они стали моей семьей.

Я радовался тому, что Инна счастлива, невзирая ни на что. Я чувствовал по ее словам, наполненным теплотой и добротой, насколько она любит своих друзей и отца. Я решил расспросить про маму, Инна о ней почти не говорила:

– А чем занимается твоя мама?

– Мама работает, точнее, работала юристом, – Инна немного сникла. – Дань, у нас с мамой отношения сейчас сложные. Она за меня слишком беспокоится, плачет постоянно, папу всего истерзала. Мне показалось, что она в какой-то момент успокоилась, но сейчас я вижу, как ей тяжело. А к психотерапевту она не хочет идти. Поэтому мы часто ругаемся из-за ее гиперопеки. В конце концов, мне почти тридцать лет, а она звонит мне по пять раз в день.

– Она просто боится тебя потерять, – я не сильно хотел заниматься морализаторством, но в то же время прекрасно понимал маму Инны, – ты же сама говоришь, что сегодня ты здесь, а завтра, может, нет.

Вмиг мне стало так больно в груди от своих слов, точнее, от этих слов Инны, сказанных мне вчера. Только теперь я в полной мере осознал всю горечь и ужас происходящего с ней. Врачи, не дающие прогнозов, мучительное лечение, постоянные таблетки, истерики матери. «Боже, как мне ее жалко, как она справляется со всем этим?!» – судорожно носились в голове мысли. Я крепко сжал кулаки и отвернулся, я чувствовал, что могу заплакать. Мне хотелось закричать в никуда, просто чтобы сбросить нарастающее напряжение. Инна не заметила моего состояния и продолжала:

– Дань, да я понимаю. Просто от того, что она плачет и контролирует каждый мой шаг, ничего не меняется. Только лишний раз напоминает мне о том, как скоро я умру, – на этих словах Инны у меня вырвался мучительный вздох, Инна посмотрела на меня. – Дань?

Я не поворачивался, я плакал, не в силах унять дрожь в руках и восстановить дыхание. Инна молча свернула на обочину прямо за указателем: «Павлово – направо», впереди уже виднелась стела с красивыми буквами – названием моего родного города. Когда мы остановились, Инна взяла меня за руку и поднесла ее к своим губам. Я не хотел смотреть на нее, не хотел показывать свою слабость: «Это я должен быть сильным! Это я должен ей помогать и утешать». Она отстегнула мой ремень и нежно привлекла меня к себе, я уткнулся ей в шею, беззвучно плача. Инна ласково гладила меня по спине, целовала мои волосы и тихо шептала: «Не беспокойся, я здесь, все хорошо». Легче мне не становилось, депрессивные мысли душили все попытки успокоиться. Я так крепко сжал ее, понимая, что причиняю ей физическую боль, но она была моим якорем, единственным, что удерживало меня от падения в водоворот истерики. Я ненавидел себя за слабость, ненавидел ее чертов рак, ненавидел то, что не могу никак ей помочь. Инна аккуратно ладонями подняла мою голову и посмотрела в глаза: слезы катились по ее щекам, губы дрожали. Я второй раз видел ее плачущей, но сейчас это не забрало мои силы, а, наоборот, я успокоился и собрался. Я вдруг понял то, что чувствую: только любимых бояться потерять так отчаянно.