— Замолчи, Оксана, не позорься, — неожиданно одергивает разошедшуюся фурию ее супруг. — Анфиса полгода назад передала мне полный список ее вещей, включая драгоценности. И сама сказала, что всеми вопросами до нашего вступления в наследство будет заниматься этот человек. И оставь уже девушку в покое. Она тут точно не при чем.

Мерзкая тетка что-то еще продолжает выговаривать, но я обнимаю за плечи Лизу и веду ее к своей машине. Ей в эти последние пару дней досталось немало печальных хлопот, при том, что дядя взял на себя их большую часть. Но он просто физически не успевал в два, а то и три места одновременно. Конечно, он подключил и меня. В клинике все эти дни дежурили наши коллеги из других ветеринарных лечебниц. Конкуренция конкуренцией, но цеховую дружбу и взаимовыручку, слава богу, никто не отменял.

Моя Гаечка обзванивала с телефона Анфисы старых друзей покойной. И вынуждена была раза за разом говорить одно и то же, сглатывая глухие рыдания: “Нет. Это не Анфиса Гавриловна. Она умерла… Увы. Не выкарабкалась. Мне тоже очень жаль. Панихида состоится… Она была бы рада, если бы вы пришли… Да. Мне тоже. Да. Как посчитаете нужным. Нет, спасибо большое, помощь не нужна…” Ее лучистые карие глаза словно покрылись патиной. Она вся как будто заледенела. Тонкая изящная ледяная статуэтка. Хрупкая снежинка, которую хочется согреть в теплых руках, но страшно раздавить, повредить ее нежный узор.

Каждый вечер я заезжал за ней и отвозил вместе с печально вздыхающим псом в полюбившуюся нам чайную. И мы просто пили чай. И молчали. Я не мастак в утешениях. Да и ситуация не та, в которой могут помочь слова. Если что и помогает, то только время. Как бы казенно и избито это не звучало. Но я видел, что в эти пару часов ей становится чуть легче. И рад был чем-то оказаться полезным. Хотя бы тем, что просто сидел рядом.

А сегодня погода словно с ума сошла. В нашем приморском городе снег явление редкое. Но сегодня он идет с самой ночи. Падает безостановочно огромными хлопьями, устилая землю плотным белым покрывалом. На дорогах почти нет машин, ибо наши водители совершенно не умеют справляться с такой дорожной ситуацией. Зато, кажется, вся детвора, для которой такая погода редкий праздник, радостно барахтается в сугробах, которых, возможно, завтра уже не будет.

Лиза бездумно смотрит в окно на проплывающую зимнюю сказку — пушистые сосны, склонившие отяжелевшие от снежного покрова лапы, и стискивает холодные я — знаю, сам пытался совсем недавно отогреть их — руки.

— Надо по дороге забрать Принца, — устало вздыхает она. — Он ведь тоже в какой-то мере… наследство Анфисы.

— Не уверен, что он так им нужен. Ты думаешь, эта женщина захочет возиться с проблемным псом?

Она закрывает лицо руками и глухо бормочет:

— Мы… то есть я все равно обязана выяснить это именно сейчас. Чтобы потом не оказаться обвиненной в краже чужого имущества.

— Тут ты права. Сейчас заберем и предъявим. И не переживай. Я уверен, что им все равно, что станет с Принцем.

Мы заскакиваем по дороге в клинику, где соскучившийся за пару часов тойчик вовсю вытанцовывает вокруг Лизы, радостно повизгивая и вымогая ласку.

А я, попросив буквально минуту, захожу в наш с Борисовичем рабочий кабинет и на всякий случай беру несколько пустых бланков и печать клиники. Ну не верю я, что тетка, скандалившая из-за меню на поминальном ужине, согласится взять на себя обязательство присматривать за стареньким, капризным питомцем, который, судя по всему, явно терпеть ее не может.

До дома госпожи Светлозерской всего несколько кварталов, но я еду очень медленно, чтобы дать Лизе немного времени собраться с мыслями перед очередным раундом крайне неприятной встречи.

— Егор, спасибо тебе.

— Лиза…

— Нет, дай договорю. Я очень благодарна тебе за поддержку в эти дни. Знаешь, я больше всего боюсь одиночества. И дело не в том, что я не знаю, чем занять себя, когда остаюсь одна. У меня есть учеба, есть подруга, есть тетя с дядей. Но иногда… Иногда мне кажется, что я одна в целом свете. И мне становится страшно. Страшно и дико холодно. Будто я внезапно упала с причала в темную воду и не знаю, в какую сторону надо двигаться, чтобы глотнуть воздуха. И барахтаюсь, барахтаюсь, а с места не сдвигаюсь. Анфиса была тем ориентиром, глядя на который я думала, что вполне можно быть одной и жить при этом полноценной жизнью. Но я, очевидно, не такая.

— Конечно, ты не такая. В тебе столько любви и нежности, что их невозможно запереть в такой хрупкой девушке. Они просто не помещаются и пытаются вырваться наружу, — говорю я тихо, не поворачиваясь к ней. — И это нормально. И совершенно естественно. Потому что на самом деле люди, в своем большинстве, так же, как и собаки, ты уж прости за такое сравнение, — стайные существа. Им нужен кто-то, о ком можно заботиться, кого можно и нужно охранять, с кем вместе теплее даже в такую погоду. Одиночкой человек становится чаще всего не потому, что так сам хочет, а потому, что вынуждают обстоятельства. И я думаю, что твоя Анфиса не всегда была такой. Иначе не пришло бы с ней проститься такое огромное количество народа. Ее любили.

— Да. Ее любили…

Я чувствую, что часть фразы зависла. Бедная моя раненая девочка. Раненая предательством или тем, что она восприняла как предательство, и, как следствие, крушением веры в себя.

Мы останавливаемся на длинном светофоре.

— Лиза, посмотри на меня, пожалуйста.

Она как-то неловко поворачивается и смотрит с печальной, немного смущенной улыбкой.

— Прости, я что-то совсем расклеилась. Надо взять себя в руки. Да.

— Не надо. Не надо брать себя в руки. Не надо извиняться. Не надо пытаться соответствовать. Просто будь собой. Такой, какой ты сама хочешь быть. По крайней мере со мной. Я УЖЕ знаю, какая ты. И, знаешь, мне очень нравится то, что я вижу и ощущаю.

— Ты не знаешь всего, — качает она головой.

— Ты попаданка из другого мира? Киборг-убийца из новой серии Терминатора? Злая столетняя ведьма, пьющая кровь невинных девушек, чтобы продлить свою молодость?

— Хуже.

— Боже, ты популярная тик-токерша с шестью миллионами подписчиков? Нет! Лучше Терминатор. Ему я хотя бы знаю, что сказать. Что-то типа “Аста ла виста”.

— Я всегда буду одинока. И никогда не выйду замуж. Потому что не могу иметь детей.

Загорается зеленый свет, и я аккуратно трогаюсь с места.

— Ты будущий медик и знаешь, что иногда такое случается с живым организмом, — пожимаю я плечами. Она думала, что я в ужасе выскочу из машины? — По той или иной причине. И снова прости за сравнение и не посчитай меня бессердечным. Шамани. Моя кошка. Помнишь ее?

— Еще бы.

— Знаешь, как она попала ко мне? Ее привезла заводчица. На усыпление. Потому что Шамани оказалась не способна выносить котят. Элитных котят из элитного питомника. Я оформил бумаги, сказал, что все сделаю, а сам забрал ее к себе. Она очень тосковала первый месяц. По тем, кто предал и обрек на смерть. Но в моем лице ей попался очень большой и очень неорганизованный котенок, за которым нужен глаз да глаз. И более заботливой и ласковой няни, чем моя царица, у меня не было никогда. А котята? Ну что котята… У нее полная клиника тех, кто без нее просто пропадет.