— Немедленно в кровать, — строго командую я. — Стоишь босыми ногами на холодном полу. Ну-ка в постель. И говори, где у тебя шерстяные носки. Мне нужны две пары. А пока я ищу — вот тебе градусник, меряй температуру.

Лиза обессиленно опускается на кровать и лишь кивает в сторону шкафа. Я достаю носки и сооружаю сухой согревающий компресс из горчичного порошка.

— Ты прости, но я тут немного похозяйничал на твоей кухне. Клянусь, я ничего не разбил и не рассыпал. И все поставил на место, — улыбаюсь я и откидываю нижний край одеяла. — Давай мне по очереди свои ноги. Их надо растереть как следует.

В холодильнике у Лизы я обнаружил банку с топленым маслом, явно домашнего приготовления. Открыл, понюхал — то, что надо. Практически классический гхи, которым так гордятся индусы. Я набрал чайную ложку, что вполне достаточно, чтобы подготовить стопы перед сухим прогревом горчицей. Лиза вздрагивает, когда я прикасаюсь к ноге, но после первых аккуратных поглаживаний успокаивается и лишь молча наблюдает за мной сквозь полуприкрытые ресницы. В моих лапах ее нога просто утопает, и я очень нежно разминаю каждую точку, чтобы поскорее запустить процесс выздоровления. На согретую ногу надеваю двойную пару носков, засыпанную сухой горчицей. Придется тебе как следует пропотеть, милая. Знаю, это не очень приятно, зато эффективно.

Лиза протягивает мне градусник и беспомощно морщит нос.

Ожидаемо тридцать девять. Высокая, но не критично, можно даже не пить пока жаропонижающее.

— Солнце мое, в маленьком термосе, не удивляйся, просто теплая вода с содой. Каждый раз, когда першит в горле, набирай в рот небольшой глоток и понемногу рассасывай его. Это снимет приступ кашля. В термосе побольше — напиток чуть теплее, малина и смородина, нашел их в морозилке. Пей побольше и почаще. Должен сказать, что с такими запасами, как у тебя, никакая простуда не страшна.

Я ободряюще улыбаюсь ей, наблюдая за тем, как она обхватывает двумя руками первую кружку с напитком, который я щедро сдобрил ударной дозой витамина С, найденного в аптечке вместе с термометром.

— А Принц? — спрашивает она хриплым шепотом.

— О, точно. Надо же и второго пациента устроить.

Я оглядываюсь в поисках подходящего места для нового жителя этой маленькой уютной квартиры.

— Если честно, настаивать, конечно, не могу, но я бы не рекомендовал тебе позволять ему спать в кровати. Тебе будет намного проще приучить его к твоим порядкам и правилам, если ты с первых дней будешь ласково, но твердо возвращать его в новое “место”. Только что мы для этого используем?

— В гостиной есть старое кресло-кровать. Я его практически не использую, может, на нем?

— Отличный план. Только придется его пока поставить здесь, в спальне, чтобы он тебя видел. Иначе будет выть и не даст тебе отдохнуть. А тебе сейчас надо поспать обязательно. Не волнуйся. Я принесу сейчас и все устрою.

Еще через несколько минут растерянный от очередных свалившихся на него изменений в привычном укладе, но молчащий пес лежит на кресле, куда я кидаю выделенный Лизой мягкий пледик.

— Ну вот. Тут ему и тепло, и мягко, и видно тебя. Так что вы отдыхайте, а я пока уйду, не буду вам мешать.

— Подожди.

— Да?

— Пожалуйста, посиди со мной… с нами еще немного. Мне с тобой так спокойно.

— Конечно, солнце. Посижу, сколько надо, — я присаживаюсь на краешек кровати, и она, сама взяв меня за руку, кладет ее себе на лоб.

— Там в коридоре, в верхнем ящике, есть запасные ключи, с красным брелочком. Когда будешь уходить, закрой на верхний замок, хорошо?

Последние слова она уже шепчет почти неразборчиво, а я сижу и продолжаю гладить ее по голове.

Сейчас уеду на пару часов, а потом вернусь с самым необходимым, раз уж у меня появилась такая возможность. И буду сидеть до тех пор, пока она не поправится. Или пока не выгонит. Только хрена с два я позволю себе и ей найти причину выгнать меня.

Нам лишь надо решить один очень важный вопрос.

Либо она с Принцем переезжает ко мне, либо мне придется каким-то образом уговорить ее принять меня вместе с Шамани. Потому что эту свою любимую девушку я не брошу ни за что.

Надеюсь, две мои самые дорогие красавицы смогут ужиться на одной территории. А мы с Принцем, как настоящие мужики, сделаем все, чтобы наше совместное существование было спокойным и счастливым.

С самого детства я приводила в ужас свою тетку бурным в первые двое суток протеканием любой болячки.

В эти сорок восемь часов она чуть ли не каждые два часа вызывала скорую, ибо сама была не в состоянии справиться с моей самой элементарной простудой. Температура вечно зашкаливала, вместо привычной большинству людей слабости и озноба превращаясь в полноценную лихорадку и поуобморочное состояние, если у меня болело горло, то вплоть до приступов удушья из-за его отека, если начинался насморк, то голова у меня болела так, что бедная тетушка каждый раз молилась, чтобы это оказался не менингит.

И при этом меня нельзя было назвать болезненным ребенком, несмотря на вечную худобу и бледную, плохо загорающую на солнце кожу. Вовсе нет. Я болела раз в полтора-два года. Но так, что вот эти первые два дня тетя с дядей просто боялись отойти от моей постели.

Я так и не поняла, с чем это было связано. И, глупая, совсем недавно порадовалась, что за последние пять лет мне ни разу не понадобился больничный. Даже решила, что я переросла и все это в прошлом. И вот на тебе. Сама себя сглазила.

Или меня просто добила смерть Анфисы.

Я плохо осознаю, что со мной и как я оказалась в кровати, да еще и переодетая в пижаму. Кто меня переодел? Сама? Или тетушка в гостях? Не понимаю. Иногда мне кажется, что кто-то подходит и трогает мой лоб большой прохладной рукой. Такой тяжелой, но при этом… ласковой. Я слышу сквозь то ли сон, то ли полубред тихий мужской голос. Он что-то успокаивающе бормочет, почему-то обращаясь ко мне Ваше Высочество. Почему Высочество?

Временами я ненадолго прихожу в себя, нащупываю возле кровати кружку с каким-то приятно кислым питьем, жадно пью и снова проваливаюсь в мутное, вязкое состояние.

Однажды я просыпаюсь от того, что невыносимо хочется в туалет. С трудом открыв тяжеленные веки, минут десять, держась за стеночку, добираюсь до заветной ванной по темному коридору, а потом еще столько же собираюсь с духом, чтобы выйти из ванной комнаты. Открыв дверь и запнувшись неподъемной ногой в шерстяном носке о порожек, я начинаю заваливаться носом вперед. Но даже не успеваю испугаться, как меня подхватывают сильные мужские руки.

— Мда, Гаечка, а болеешь ты с размахом. Прямо самый настоящий русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Пойдем-ка мы обратно в кроватку.

Этот одновременно знакомый и незнакомый голос что-то шепчет на ухо, а я лишь киваю в такт его шагам.