И пока я прощаюсь с вами. В следующий раз вы виртуально (а я, возможно, астрально) услышите меня через сто восемьдесят, хотя, наверное, уже меньше, дней.

Люблю вас всех.

Ваша Анфиса”.

— То есть это животное дорогое? И сколько же он стоит?

Егор за моей спиной кладет руку мне на плечо и отвечает:

— Если и ошибусь, то не намного. Конкретно эта линия породы в данный момент оценивается примерно в пятьдесят тысяч за стерилизованного щенка.

Я оборачиваюсь на стук коготков и вижу, что пес, привлеченный звуками своей клички, приближается к нашей группе, внимательно оглядывая всех в поисках знакомого лица.

— Значит, его можно продать?

— Официально вы сможете его продать только через полгода. Но не забывайте, что ему уже восемь лет. Вряд ли кто-то захочет купить у вас столь взрослую собаку.

Принц, глаза которого слезятся, будто он тоже плачет, как и я плачу все эти дни, вдруг садится, опустив голову и слегка пошатываясь. А через пару мгновений изрыгает себе под ноги дурно пахнущую жижу.

— Фу-у-у, он что, больной? И я при этом должна кормить эту тварь шесть месяцев? А он будет гадить, по выражению старухи, где ему вздумается? Нахрена нам нужно такое сокровище? Усыпить его и дело с концом.

— Возможно, если никто не решится его забрать, то мы так и сделаем, — коротко переглянувшись с Егором, отвечает ей Евгений Борисович. — Процедура усыпления и утилизации стоит шесть тысяч рублей. Вы готовы оплатить?

— Кхм, а отдать в приют? Чтобы кто-нибудь забрал? — останавливает готовую сорваться в очередной скандал жену Аркадий Калюжный.

— Передержка животного стоит порядка двухсот рублей в сутки. Животное обычно держат до месяца. Если в течение этого времени им никто не заинтересуется, то его усыпляют. Итого получится в два раза больше — двенадцать тысяч. Вы готовы оплатить эту сумму и дать малышу шанс найти нового хозяина?

— Да ни в жизнь! Хватит того, что его прежняя хозяйка чуть не разорилась на его содержании, — ядовито отвечает Оксана, обходя по широкой дуге некрасивое пятно и трусящегося песика.

— Евгений Борисович, а есть какие-то ограничения для нового хозяина? — хрипло спрашиваю я.

— В каком смысле? — уточняет ветеринар.

— Ну, я могу его забрать? Принца? Просто… я же не родственница и не наследница. Просто… подруга.

— Если нет других претендентов на него, то почему нет? Есть другие желающие забрать этого песика? — снова обращается к присутствующим мужчина. Но все лишь прячут глаза и молча качают головами. — Оксана, Аркадий, ваше слово? Если у вас нет возражений, то я сегодня, в присутствии этих людей оформляю документы на новую хозяйку, на Лизу Громову.

— Да пусть забирает. Только, раз она новая хозяйка, пусть и срач за ним уберет, — фыркает Оксана.

Я лишь молча киваю, беру на руки Принца, поглаживая его за ушком, вместе с ним иду на кухню за бумажными полотенцами и тщательно вытираю испачканный пол в гостиной, пока Евгений Борисович что-то пишет на каких-то бланках и просит нескольких человек подписать бумаги. Оксана что-то недовольно возражает, но ветеринар лишь пожимает плечами, ссылаясь на волю усопшей и некие федеральные законы в отношении владельцев домашних животных.

Уже почти перед самым уходом я вспоминаю, что забыла пару своих учебников на кухне. Я кладу их в простой целлофановый пакет и присаживаюсь в прихожей, чтобы одеть Принца.

— Я так и знала, что она воровка! — обличительно указывает на меня пальцем Калюжная. — Воспользовалась тем, что на нее никто не смотрит, и сперла какие-то книги! Наверняка дорогие и редкие!

Я лишь молча выкладываю на тумбу учебники и демонстрирую всем печать библиотеки медколледжа, свой студенческий билет и паспорт. А затем, чтобы предупредить следующую попытку обвинения, вынимаю из своей сумочки абсолютно все, что в ней есть: гигиеническая помада, мобильный, ключи от своей квартиры и свой кошелек, в котором лежит лишь одна тысячная купюра да банковская карточка на мое имя.

— Ключи от квартиры я отдала еще в тот день, когда Анфиса умерла. Телефон перед похоронами отдала вам, Евгений Борисович. Ко мне еще есть вопросы?

Калюжная презрительно поджимает губы, но спохватывается соседка — Лидия Павловна.

— Лиза, а вы же должны забрать его одежду еще. Давайте я вам помогу собрать ее.

— Только так, чтобы я видела! — тут же встревает Оксана.

Лидия Павловна открывает нижний обувной ящик, где Анфиса хранила собачью одежду, и начинает доставать его комбинезончики, курточки, костюмчики, ошейники и поводки. Все такое яркое, такое подобранное с явной любовью, что-то совсем новое, что-то довольно поношенное, но исключительно добротное.

— Совсем из ума надо выжить, чтобы столько тратить на шмотки для бесполезного пса, — сопровождает действия соседки Калюжная. — И хватит меня одергивать, Аркадий. Имею полное право высказать наконец все, что накипело за эти года. Тебе она лишней копейки не давала, зато на собаку тратила не глядя.

Соседка недовольно качает головой, слыша эти гадости, но вступать в пререкания со скандалисткой не решается.

— Пойдем, Принц. Будем учиться жить без нее, — глухо бормочу я в дрожащее собачье ухо и выхожу из квартиры, не оглядываясь. — Прощай, Анфиса. Спасибо тебе за все.

Я выхожу на улицу и щурюсь, хотя солнце до сих пор так и не выглянуло из-за низких туч. Глаза печет, будто в них попал сухой песок.

— Лиза, подожди, не спеши. Давай свои пакеты. Я довезу вас до дома, — догоняет меня Егор. — Уф, не знаю, как с такой злобной стервой можно жить. Вот что может вынудить взрослого самостоятельного мужика терпеть рядом такую неприятную особу?

— Обстоятельства, — поясняю я, с благодарностью передавая пакеты с книгами и одеждой. — Оксана в свое время была завидной невестой с приличным приданым. А Аркадий после смерти своей матери, двоюродной сестры Анфисы, рассорился со своим отцом. Вот и получилось, что попал великовозрастный сынок из-под опеки жесткого мужчины под каблук такой же властной женщины. И самое удивительное для меня то, что Оксана за десять лет совместной жизни так и не захотела официально оформить их отношения. Все боится, что он вдруг разведется с ней и попытается отсудить половину ее имущества.

— Прав, прав был Мессир. Квартирный вопрос окончательно испортил жителей не только столицы, но и вообще людей, — качает головой Егор. — Не хочешь в чайную?

— Нет, спасибо, Егор. Я очень устала. Из меня будто все косточки вынули. Хочется домой. Извини.

— Ты опять? Тебе не за что извиняться, Гаечка. Поехали, отвезу вас.

И пока мы едем, он деликатно не замечает моих слез, вытереть которые у меня нет сил. Лишь держит свою теплую руку на моем колене. А мне иррационально хочется поместиться под этой теплой надежной рукой полностью, всем телом. Всей своей замороженной за эти дни душой.