— Анфиса! Тебя выписали? Ты почему не позвонила мне? Я бы приехала и помогла бы тебе собраться! Тебе же нельзя самой!

Но женщина как будто не слышит меня, тиская любимца, который умудрился от избытка чувств сделать крохотную лужу прямо под ногами.

Следующие несколько минут мы все втроем охаем, пищим, визжим от радости и неловко топчемся в прихожей.

Наконец мы усаживаемся на кухне, и уже я хлопочу, грея чайник и заваривая вернувшейся хозяйке ее любимый Ерл Грей.

Я смотрю на нее, и сердце сжимается в какой-то смутной тревоге. Во-первых, непонятно, как ее могли выписать всего через неделю. Во-вторых, для выздоравливающего человека она выглядит слишком усталой и изможденной. Что-то тут не то.

— Так, Анфиса. А теперь правду.

— Ты о чем, детка? — притворно удивляется Гавриловна, пригубив ароматный напиток.

— Ни за что не поверю, что тебя так быстро выписали. И не вздумай мне сказать, что ты настолько не доверяешь мне Принца, что решила заехать и проверить, сколько икры мы съели.

Она улыбается, но… как-то без привычной ей огонька и веселых бесенят в глазах.

— Я сбежала. Но! — она не дает мне прервать ее повелительным взмахом руки, — только на выходные. Ты не представляешь, как скучно там лежать с этими бабками, которые только и знают, что жалуются на жизнь, детей, внуков, правительство, цены и глобальное потепление. Мне за эти дни самой стало казаться, что я старуха.

— Анфиса! — всплескиваю я руками. — Ну ты же сама медик! Ну как ты можешь так безответственно относиться к собственному сердцу!

— Детка, не ругай меня. Я отдохну пару дней и снова вернусь туда. Долечиваться. Так и быть. Как твои зачеты? Все сдала?

— Зачеты сдала. На следующей неделе начнутся экзамены.

— Ты готова к ним, я не нарушила твоих планов?

— Анфиса, я все-таки сейчас поругаюсь с тобой. Никакие планы ты не нарушила. Успокойся. Ты голодная? Хочешь кушать? Я вчера харчо приготовила. Будешь?

— Нет, Лизок. Я сейчас больше всего на свете хочу искупаться. Посидишь еще, пока я в ванной? Вдруг помощь понадобится?

— Ну разумеется. Но только ты недолго. Тебе поберечься надо бы. И ни в коем случае не делай слишком горячей воду.

Купаясь в душе, Анфиса что-то негромко напевает, а Принц подтявкивает под дверью ванной комнаты. Она выходит с тюрбаном на голове, кутаясь в свой любимый красный шелковый халат, и проходит в спальню. А через минуту зовет меня к себе.

Когда я захожу, она машет рукой в сторону огромного платяного шкафа и просит:

— Солнышко, открой антресоль и достань там коробку. Розовая такая. С цветами.

Я достаю названное, кладу на огромную двуспальную кровать, на которой на высоких подушках лежит Анфиса, и открываю крышку.

— Нравится? — улыбается она, видя мой восхищенный взгляд.

В коробке лежит… мечта. Возможно, кто-то другой назвал бы это платье другими словами, но у меня их не находится, потому что оно… идеально.

— Винтажное платье от Диор. Коллекция шестьдесят второго года. Помнишь, я как-то рассказывала тебе, что сделала себе подарок на день рождения и ездила в Париж? Вот там в одном из крохотных магазинчиков я нашла это чудо.

Воздушная ткань нежного цвета, который так любит Анфиса — “пепел розы”. Не розовый, не сиреневый, не серый, а что-то на грани этих трех неуловимых оттенков. Плотный лиф, вышитый мелким жемчугом, широкая атласная лента на талии, пышная юбка чуть ниже колен, подол которой украшают едва видимые цветочные принты более светлого тона. И легкий газовый палантин, чтобы накинуть его на обнаженные плечи. Действительно чудо.

— Оно восхитительно, — шепчу я, слегка прикасаясь к материи самыми кончиками пальцев.

— Знаешь, я тут лежала в больнице и думала. А какого черты мы обязательно ждем праздника, чтобы делать друг другу подарки? Ведь радость от того, что ты делаешь кому-то приятное, невозможно внести в расписание. Я планировала вручить его тебе на новый год и загадать желание увидеть тебя в нем на твоей свадьбе. Но с этой дурацкой болячкой почему-то передумала. И дарю его тебе прямо сейчас.

— Анфиса, да ты что такое говоришь? Я ни за что не приму от тебя настолько дорогой подарок!

— Ну, я-то уж точно его никогда не надену. И кому оно тогда достанется? Этой сварливой Ксантиппе? — возмущенно фыркает подруга и подталкивает коробку ко мне. — Я требую, чтобы ты забрала его и постаралась организовать свою свадьбу, на которой я хочу станцевать на шпильках. Бери, детка. Ты сделаешь мне приятное. А когда мне станет лучше, весной, или лучше в начале лета, мы с тобой махнем в Париж. Оставим Принца Борисовичу, а сами умотаем и оторвемся на полную катушку.

— Спасибо, — растерянно шепчу я, не в силах оторвать взгляд от неожиданной роскоши, свалившейся мне в руки. — Это самый дорогой подарок, который мне когда-либо делали.

— Самый дорогой подарок, детка, это сама жизнь. А все остальное… все остальное можно купить. Ты не представляешь, как это здорово — чувствовать себя живой, — печально вздыхает она, но тут же меняет тему. — Да, кстати, у тебя утром нет никаких планов? Я бы хотела съездить на рынок. Надо купить вам с Принцем продуктов на неделю, а то я знаю, что если просто оставлю тебе деньги или карточку, ты обойдешься цыпленком и картошкой. Так что давай-ка, отдохни от меня сегодня, а завтра утром я тебя жду, хорошо? А мне пока надо поболтать кое с кем. Принц, малыш, иди к мамуле, иди, мой сладкий, мамуля тебя целую неделю не целовала.

У меня не так уж много вещей с собой. Ненужные книги после каждого зачета я сразу возвращала домой, так что нести мне приходится только одну единственную коробку с платьем. Придя домой и едва вымыв руки, я снова открываю коробку и глажу воплощенную мечту любой Золушки — волшебный наряд от крестной феи.

Я настолько улетаю мыслями, что даже не сразу соображаю, что в сумке звонит телефон. Может, Егор? Он сегодня на ночной смене, поэтому мы и не встретились вечером…

— Ох, детка. Похоже, ты была права. А я не очень.

— Что такое?

— Знаешь, что-то мне страшно сегодня оставаться дома одной. Рано я тебя отпустила. Сможешь вернуться и переночевать у меня? А то я даже Принца покормить не могу. Что-то слабость такая… ты откроешь своими ключами?

И я снова бегу по знакомому маршруту, про себя проговаривая все те аргументы, которые смогут убедить мою упрямицу срочно вернуться в больницу.

В квартире горит свет, и пахнет опять корвалолом, и Принц жалобно поскуливает, и лицо у Анфисы опять белое, а губы отдают синевой.

— Ты как хочешь, но я вызываю скорую, — произношу я, бросив на нее один-единственный взгляд. — Анфиса, шутки в сторону.

Она лишь согласно прикрывает глаза.

Скорая приезжает через четыре минуты, молодой фельдшер хмурится, глядя на выползающую из портативного устройства ленту кардиограммы, набирает по телефону водителя, с требованием срочно принести носилки, а еще через десять минут мы с Принцем снова остаемся вдвоем в большой пустой квартире. И только выйдя на кухню, чтобы навести там порядок, я замечаю, что Анфиса забыла свой мобильный на столе.