Я не могу усидеть на месте и топчусь по всем комнатам, как неприкаянный зомби. Просто шагаю из угла в угол, пытаясь движением прогнать снедающую тревогу, и шепчу как молитву: “Анфиса, ты справишься. Ты должна. У тебя столько планов. Черт возьми, ты же еще на моей свадьбе должна сплясать. На шпильках!”

Принц тихо сопит на подушках, где совсем недавно лежала его любимая хозяйка. Он вполглаза дремлет, но каждый раз вскидывается, когда я прохожу мимо спальни. Я плюхаюсь на кресло в гостиной и включаю телевизор, бездумно перещелкивая каналы. Сон не идет, но мысли в голове ворочаются все медленнее и медленнее…

Вой.

Тоскливый вой.

Практически плач.

Я вскидываюсь в кресле, где все-таки умудрилась уснуть. Сонно моргаю, пытаясь рассмотреть время на настенных часах.

Четыре утра.

Воет Принц.

Сидит возле порога и так жалобно тянет свое хрипловатое “Уау-у-у-у”, что сердце просто ухает куда-то вниз. Как будто в пятки.

— Ну что ты, маленький? Что такое? Ну не плачь, пожалуйста. А то я тоже сейчас разревусь, — и я начинаю шмыгать носом, потому что такой тоски в его голосе я не слышала никогда. Как будто кто-то уме…

Плевать, что в такое время звонить неприлично. Плевать, если меня обругают. Извинюсь потом, принесу коробку конфет, банку кофе, хороший чай, да что угодно.

— Алё, это первая кардиология? Ради бога простите, вечером к вам привезли Светлозерскую Анфису Гавриловну. Да, я знаю, что она ушла домой без спросу, но ей снова стало плохо. Не подскажете, как она там?

— Девушка, в такое время обычно не звонят.

— Да, я знаю, знаю. Просто… Простите еще раз, но ей было очень плохо. Скажите, стабилизировалось состояние? Пожалуйста.

В трубке тяжело вздыхают.

— Вы родственница?

— Да. Племянница. — Да я что угодно совру, а потом как-нибудь заглажу свою вину. Только ответьте мне.

— Мои соболезнования. Анфиса Гавриловна умерла. Полчаса назад врач засвидетельствовал. Обширный инфаркт. Не смогли вытащить. Вам надо завтра прийти с документами и…

Трубка выскальзывает из моих рук и глухо шмякается об пол, а Принц захлебывается в очередном жалобном вопле.

Я-не-хочу-не-могу-не-желаю верить в то, что нашей Анфисы больше нет. Что этот разговор, всего каких-то несколько часов назад, был последним. Что она, так любящая… любившая жизнь, вдруг взяла и просто перестала быть. Перестала дышать, думать, говорить со мной, учить, подшучивать, вспоминать свою молодость, мечтать о новых путешествиях и планировать танец на мою свадьбу…

Я на автомате набираю знакомый номер и, услышав удивленный и слегка встревоженный голос, хрипло сиплю в трубку:

— Егор, моя Анфиса… Ее больше нет. Представляешь? Разве это честно? Почему она?

— Лиза, ты где? Ты в больнице?

— Нет. Я у нее дома. Представляешь? Я тут есть, а ее нет. Ее вообще больше нет.

— Милая, я сейчас приеду. Я буду через десять минут.

Я сползаю по стенке и сажусь на коврик в прихожей. Принц на дрожащих лапах подбирается ко мне, утыкается холодным носом в ладонь и даже не лает, когда во входную дверь кто-то тихо стучит через несколько минут.

— Как ты вошел в подъезд? — вяло удивляюсь я, глядя на Егора. — Он же на кодовом замке.

— Это неважно, — отмахивается мужчина, крепко обнимая меня, и я обмякаю в его руках. — Как ты?

— Что мне теперь делать, Егор? Она… нет, не единственная, но та подруга, без которой мне… я… меня…

— Тебе теперь жить, Гаечка. Без нее, но так, чтобы она тобой могла гордиться. И радоваться твоим успехам.

— Она хотела свозить меня в Париж. И хотела, чтобы я стала косметологом, самым лучшим в городе, каким была она. И я даже пошла в медицинский колледж, потому что поняла, что тоже хочу, как она, приносить людям радость. И еще она хотела станцевать на моей свадьбе. На шпи-и-илька-а-а-х… — Я больше не могу сдерживать себя и захлебываюсь таким же тоскливым воем, как только что Принц.

Егор так и стоит на самом пороге, окружив меня защитным кольцом своих сильных рук. Он слегка покачивается на носках, и я качаюсь вместе с ним, словно мы лежим на огромном надувном матрасе, что убаюкивает нас на ласковой морской волне. Я чувствую, как он целует меня в макушку и негромко шепчет простые, но такие нужные мне сейчас слова.

— Значит, ты все это сделаешь, Лизок. Сделаешь все это и именно так, как хотела твоя Анфиса. И однажды ты поймешь, что она все равно рядом с тобой. И рада за тебя.

— С какой стати вы все должны ехать сейчас в нашу квартиру? — недовольно сверкает глазами считающая себя главной наследницей госпожа Калюжная.

— Во-первых, с той, что таким было распоряжение Анфисы Гавриловны, — твердо отвечает мой дядя. — Во-вторых…

— Да кто вы такой, чтобы заявлять о каких-то там распоряжениях? Это наша квартира, и все об этом знают. У старухи не было других родственников, и если вы сейчас попробуете провернуть какие-то наспех придуманные махинации, я буду жаловаться на вас в прокуратуру! — моментально переходит на визгливые интонации эта крайне неприятная особа.

— Попробуйте, — невозмутимо пожимает плечами дядя и достает из внутреннего кармана пакет документов. — Мой статус законного исполнителя последней воли усопшей, как раньше говорили — душеприказчика — оформлен в нотариальной конторе, заверен всеми необходимыми печатями и подписями. А вот вы обретете официальный статус наследницы лишь через полгода после смерти Анфисы. Да. Так-то вот. Итак, господа, прошу всех проехать по известному адресу.

— Евгений Борисович, мне, наверное…

— Нет, нет, Лиза. Вы едете с нами. В документах четко оговорен круг лиц. И вы тоже есть в том списке.

— Да какой из вас душеприказчик! Вы самый настоящий растратчик чужих средств! Ни за что не поверю, что тетка моего мужа сама составила меню на свои похороны. Черная икра! Подумать только! Это же… И шампанское! Да еще такое дорогое. Это что, свадьба? И откуда, скажите на милость, взялись все эти люди? Пришли пожрать на халяву? Это вы их всех позвали, да? Тоже ее распоряжение? Пригласить на свои похороны полгорода? — буквально плюет ядом женщина. — Постыдились бы хоть сейчас врать-то. Аркадий! Ну что ты опять молчишь? Почему всегда я должна стоять на защите наших интересов?

— Она сама составила меню. Из расчета на сто человек, — тихо произносит Лиза. — И при мне внесла оплату. Еще в ноябре. А чек оставила у директора ресторана и попросила сохранить для Евгения Борисовича, когда… — моя девочка судорожно вздыхает, словно с трудом проталкивая воздух в легкие, и я лишь крепче сжимаю ее холодную ладошку.

— А вы, милочка, лучше помолчали бы. Еще не известно, что вы там успели стырить, когда ее увезли…