С военно-политической точки зрения, момент разжигания революции был выбран так умело, что этот царь с его фаталистическим мироощущением и психологическим грузом семейных забот вряд ли имел реальные возможности ее нейтрализовать или «прекратить». При отправке Иванова и вызове частей с фронта надежда на скорое заключение мира, которое сразу разрядит внутриполитическую обстановку, помешала ему отдать распоряжение о военной ликвидации. Да и военные единодушно считали бескровное «прекращение» движения в столице в тот период еще возможным. Это относится и ко дню прибытия царя в Псков, где он предполагал сделать короткую остановку, прежде чем продолжить путь к цели своей поездки. Даже в этот день 1 марта военная экспедиция при условии расширения полномочий Иванова, предоставления ему фронтовых частей и продуманного проведения (отделения радикальных сил от восставших) могла иметь успех и пройти бескровно. Оттягивание такого решения путем изоляции царя и нарочито медлительной переговорной тактики Рузского привело к тому, что 2 марта оно с каждым часом становилось все менее реалистичным, а с отречением царя шансы на его воплощение в жизнь окончательно исчезли. Сумел бы Рузский столь успешно следовать навязанной ему тактике, если бы Ставка и командующие фронтами в тот момент больше знали о корнях беспорядков или революции и располагали твердыми доказательствами, что враг с их помощью открыл второй фронт у них в тылу, — вопрос неразрешимый: даже если подобные подозрения, помимо Государственного совета, существовали и в Ставке, доказательства скрывались прогерманскими фракциями в руководстве Министерства внутренних дел и Военного министерства.

Недостаток решительности у царя — несмотря на то что он постепенно догадывался об измене (Воейкова, Рузского и др.) — имел также нравственно-психологические причины: вероятно, глубокие внутренние переживания в связи с задуманным им нарушением союзного договора парализовали его в решающие моменты.

Реконструкция событий укрепляет подозрение, что германское ВК (благодаря подслушиванию, взлому шифров и/или агентурным донесениям) незамедлительно узнало о мирной инициативе царя. Каким образом Людендорф реагировал на тяготение Вены к миру, показывает его поведение в т. н. деле Сикста. Параллельно с мирным предложением царя Вене, с 21 февраля 1917 г., шурин императора Карла принц Сикст Пармский пытался договориться с Францией и Бельгией. О его усилиях также стало известно германской Большой ставке, и чрезвычайно жесткий ответ на них Людендорфа сыграл решающую роль в окончательном расстройстве союзных отношений[2443]. А его тревога по поводу возможного сепаратного мира Австрии с Россией, наверное, была еще сильнее, чем гнев из-за «дела Сикста».

Австрийского министра иностранных дел фатальный исход мирной инициативы, непосредственно повлекшей за собой волнения и революцию в России, а опосредованно — распад в дальнейшем его собственной монархии, так потряс, что отныне он направил все свои «устремления на то, чтобы, воспользовавшись первым же подходящим моментом, заключить с русской революцией тот мир, который уже не мог заключить… царь»[2444]. В лице самого высокопоставленного дипломата союзной державы 3-е ВК, старавшееся теперь всеми доступными средствами добиться свержения российского демократического революционного правительства, обрело серьезного противника.

Утром в понедельник 27 февраля 1917 г. вступил в силу указ № 328 о перерыве занятий Государственной думы до апреля[2448], вызвав бурный всплеск возмущения парламентариев и протестов рабочих и солдат. Случилось то, чего старались избежать организаторы движения 14 февраля: вместо контролируемого перехода власти в руки ответственных народных представителей началось восстание народа, которое подавляющему большинству населения представлялось неорганизованным и стихийным. В то время как депутаты Думы на экстренном заседании постановили не повиноваться указу, совершив тем самым первый революционный акт[2449], взбунтовавшиеся полки из ближних казарм, в ряде случае пристрелив своих офицеров, с оружием в руках выступили к Таврическому дворцу. За учебной командой лейб-гвардии Волынского полка пошли Преображенский, Литовский, Кексгольмский и Саперный полки, они занимали целые улицы, требуя ответов на политические вопросы. Позади них людские толпы, группировавшиеся вокруг вооруженных рабочих, двинулись к городским тюрьмам, включая знаменитые Кресты, чтобы выпустить заключенных. Освобожденных членов рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета ликующая толпа препроводила в Таврический дворец, где их встретили приветственными речами. Затем последовали захват Петропавловской крепости и освобождение узников из ее казематов. Группы вооруженных солдат взяли штурмом Арсенал и главное здание Артиллерийского управления, убили заведующего складами Арсенала генерала Матусова, разграбили склады и раздали оружие. Вооруженные штатские подожгли здание окружного суда, а во второй половине дня ворвались в охранное отделение на Тверской улице: там они взламывали шкафы с документами и выбрасывали папки с делами в окно на мостовую, где их жгла разъяренная толпа; «особенно усердствовали в тот день бывшие шпики охранки»[2450].