По свидетельству генерал-квартирмейстера Лукомского, начальник Генштаба Алексеев уже ранним утром 3 марта раскаялся в том, что из лучших побуждений положился на сведения из чужих уст, подтолкнувшие его к неверным действиям[2427]. Он разослал циркулярную телеграмму, в которой сообщал, что «на Родзянку левые партии и рабочие депутаты оказывают мощное давление и в сообщениях Родзянко нет откровенности и искренности»[2428], — царь осознал то же самое минувшим днем!

Некоторые признаки говорят о том, что Рузский в самом деле взял на себя политическую роль, которую теперь, когда царь отказался открыть русский фронт германским войскам, внушил ему Бонч-Бруевич. Последний явно, как в августе 1914 г. при атаке на Львов, сыграл на чрезмерном честолюбии и сильном тщеславии генерала[2429]. Потом в воспоминаниях Бонч-Бруевич подтвердил, что в то время «не раз бывал запросто» в «квартире Рузского»[2430], поддерживал с ним близкие личные отношения и был посвящен в глубины его политических сомнений и бездны презрения к царю. Правда, он постарался убедить читателей в своем отсутствии в Пскове[2431] в те дни, когда там находился царь, подчеркивая, что «отречение произошло меньше чем за сутки» до его приезда и его поезд поставили на запасной путь, «на котором накануне стоял поезд отрекшегося императора»[2432]. На самом деле, должно быть, Бонч-Бруевич пристально наблюдал за псковскими событиями с самого близкого расстояния, ибо сразу после отречения отправился из псковской штаб-квартиры в Петроград — выработать вместе с братом Владимиром, одним из основателей Совета рабочих и солдатских депутатов, членом его Исполкома и редакции «Известий», стратегию устранения Рузского из штаба фронта[2433]. В своих мемуарах Бонч-Бруевич об этой поездке не упомянул, сказав, что, едва он вернулся в Псков, Рузский «неожиданно» назначил его начальником псковского гарнизона[2434].

Внезапное назначение на столь важный пост[2435] свидетельствует об особых заслугах в предыдущие дни. Зная о прежней власти Бонч-Бруевича над своим начальником, можно почти не сомневаться в том, что он в этот критический период использовал физические и душевные слабости Рузского вкупе с его личной неприязнью к царю[2436], добиваясь через него отречения монарха. Под прямым (Рузский в паузах между переговорами то и дело возвращался в штаб) или косвенным влиянием Бонч-Бруевича командующий фронтом «обращался в чисто политического деятеля», от чьего доклада «один на один с государем» зависело решение «огромной исторической важности»[2437]. По наущению своего политического вдохновителя Бонч-Бруевича Рузский создал в Пскове обстановку, вынудившую царя к отказу от поездки в Царское Село — вопреки первоначальному намерению и неоднократно выраженной воле — и к отречению. Позже, наблюдая последствия своих действий и стремительную карьеру былого протеже, Рузский раскаивался в навязанной ему «поневоле» политической роли[2438].