именно то, что тот хотел услышать. Он постоянно твердил, что французы найдут в Москве только обгорелые камни. (В последние годы жизни, которые он провел, в основном, в Париже, Ростопчин старательно поддерживал свою сомнительную славу «человека, который сжег Москву».) Из города Ростопчин ушел вместе с Кутузовым в арьергарде русской армии. Миновав Коломенскую заставу, когда было уже известно, что неприятель вступил в Кремль, он театрально произнес: «Занавес опустился, моя роль сыграна».

Русские войска покинули Москву по Рязанской дороге, но у реки Пахры (вблизи усадьбы Красная Пахра) Кутузов провел гениальный маневр, выведя армию на старую Калужскую дорогу, чтобы затем двинуться к Тарутино. Ночь на 20 сентября Кутузов со своим штабом провел в Воронове. С ним вместе был и Ростопчин. Утром усадьба загорелась; ее поджег сам владелец, решивший, действительно, оставить на своем пути только пожарища. К церковной двери была наклеена записка (на французском языке): «Восемь лет украшал я это село, в котором наслаждался счастием среди моей семьи. При вашем приближении обыватели покидают жилища, а я предаю огню дом свой, чтобы он не был осквернен вашим присутствием. Французы!.. здесь вы найдете только пепел». Львовский дворец погиб в огне; восстановленный через несколько лет, он лишился былого великолепия.

Таково «начало конца» Воронова; но именно здесь и открывается «литературная страница» истории усадьбы. Впрочем, Ростопчин также брал в руки перо. Он оставил собрание сочинений (в основном, для сцены), изданное в Париже на собственные деньги; оттуда взята приведенная выше автобиография.

Вороново стало литературным гнездом в середине 1840-х годов, когда хозяйкой усадьбы была Евдокия Петровна Ростопчина (невестка московского главнокомандующего). Ее девичья фамилия — Сушкова. Сегодня это имя если и нельзя считать забытым, то, во всяком случае, оно малоизвестно; но в то время Ростопчина была заметной фигурой. С детства девочка втайне от семьи писала стихи. Однажды одно из ее стихотворений «Талисман» попало на глаза другу семьи П. А. Вяземскому. Друг Пушкина и известный поэт списал его и, ничего не сказав автору, опубликовал в альманахе «Северные цветы» за 1831 год. Так неожиданно для самой себя Ростопчина дебютировала в русской поэзии.

Ростопчина с юности была дружна с Лермонтовым; семнадцатилетний поэт обратился к ней со стихами:

Умеешь ты сердца тревожить, Толпу очей остановить, Улыбкой гордой уничтожить, Улыбкой нежной оживить… Тебя не понял север хладный; В наш круг ты брошена судьбой, Как божество страны чужой, Как в день печали миг отрадный!

Перед последним отъездом на Кавказ в 1841 году Лермонтов вновь посвятил Ростопчиной дивные строки:

Я верю, под одной звездою Мы были с вами рождены, Мы шли дорогою одною, Нас обманули те же сны… Предвидя вечную разлуку, Боюсь я сердцу волю дать; Боюсь предательскому звуку Мечту напрасную вверять… Так две волны несутся дружно Случайной, вольною четой В пустыне моря голубой: Их гонит вместе ветер южный; Но их разрознит где-нибудь Утеса каменная грудь…

Впервые Ростопчина (тогда еще Сушкова) увидела Пушкина 8 апреля 1827 году на пасхальном гулянии «под Новинским»; но познакомились они позже на балу у московского градоначальника князя Д. В. Голицына в декабре 1828 года. Девушка танцевала со знаменитым поэтом и, по-видимому, читала ему свои поэтические опыты. Всё это она описала в стихотворении «Две встречи»:

…эти две первые, чудные встречи Безоблачной дружбы мне были предтечи.

Осенью 1836 года супруги Ростопчины переехали в Петербург и здесь знакомство укрепилось и быстро переросло в короткую близость. Своими людьми в их доме были и Пушкин, и Жуковский, и П. А. Вяземский, и В. Ф. Одоевский. Стихи хозяйки пополнили портфель «Современника». Но вскоре всё оборвалось. Последний раз Пушкин был у Ростопчиной за день до роковой дуэли.

Спустя год Ростопчина получила по почте бандероль с письмом Жуковского: «Посылаю вам, графиня, на память книгу, которая может иметь для вас некоторую цену. Она принадлежала Пушкину; он приготовил ее для новых своих стихов и не успел написать ни одного; она мне досталась из рук смерти; я начал ее; то, что в ней найдете, не напечатано нигде. Вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения. Всё это в старые годы я написал бы стихами, и стихи были бы хороши, потому что дело бы шло о вас и о вашей поэзии; но стихи уже не так льются, как бывало; кончу просто: не забудьте моих наставлений, пускай этот год уединения будет истинно поэтическим годом вашей жизни».

«Пушкинскую тетрадь» Ростопчина заполнила целиком. В это время ее литературный успех достиг своего апогея. После гибели Лермонтова влиятельная критика в лице П. А. Плетнёва и П. А. Вяземского наименовала Ростопчину первым поэтом на Руси.

Вне литературных кругов Ростопчина была знаменита целым рядом громких «политических историй». Она дерзнула открыто выразить сочувствие декабристам. Ее стихотворение «К страдальцам» широко ходило в списках, и она сама передала его в 1835 году декабристу З. Г. Чернышёву. В этом стихотворении Ростопчина писала:

Хоть вам не удалось исполнить подвиг мести И цепи рабства снять с России молодой, Но вы страдаете для родины и чести, И мы признания вам платим долг святой.

Самая громкая ростопчинская «история» относится к 1846 году. В официозном органе Ф. В. Булгарина «Северная